23
Сидим в дежурке комендатуры. Мне сегодня выпало быть помощником дежурного, О'Хара – дежурный офицер восточного сектора. Мое отделение разбито на тройки, одна тройка – резерв и отдыхающая смена, две курсируют по городку. Наблюдать за почти мирной обустроенной жизнью вокруг, с ее уютными квартирками, работающими питейными заведениями и магазинами, красивыми и не очень женщинами на улицах, за людьми в чистой гражданской одежде, которые пьют-едят по распорядку, когда сам ты на службе и уже забыл, когда в последний раз спал нормально, – радость сомнительная. Наверное, поэтому мои то и дело задерживают бойцов, которые в подпитии или по глупости недостаточно четко отдали патрулю честь. То, что все задержанные – не из морской пехоты, говорит мне о том, что ребятки отрываются по программе вздрючивания побратимских родов войск. Флотских, пехоты, реже танкистов. Технарей авиакрыла, где дисциплины сроду как не бывало, метут пачками. Видимо, нашли рыбное место, где эти лохи бродят непугаными косяками. Подозреваю, что командиры групп соревнуются друг с другом, кто кого переплюнет. А скорее, народ просто развлекается в рамках дозволенного, у нас в последнее время туго с досугом. Не могу их за это судить, да и придраться формально не к чему, поэтому помалкиваю в тряпочку да улыбаюсь хитро в ответ на каждый новый рапорт. О'Хара ворчит, но исправно отправляет за задержанными джип с прикомандированной командой военной полиции. Эти ребята в своих дурацких белых касках никак не растворяются среди нас. Даже на тесном камбузе, во время торопливого обеда, когда очередной патруль, вернувшийся с маршрута, наспех глотает горячее рыбное варево, они не перемешиваются с нами. Сидят за отдельным столом и стучат ложками особнячком. Видимо, положение обязывает. Мы в друзья особо и не набиваемся. Когда нам случится быть в увольнении, если случится, кто-то из этих хмурых мордоворотов, возможно, будет бить наши головы дубинкой и волочь в комендатуру из-за расстегнутой не по уставу пуговицы. Начистить харю военному копу – во все времена доблесть немереная. Байки о подвигах отличившихся и сумевших безнаказанно унести ноги передаются от пополнения к пополнению.
Вот и сейчас недовольные копы во главе с капралом, играя желваками, в очередной – тысяча первый раз погрузились в джип и укатили за задержанным, в душе проклиная этих чокнутых «земноводных», так они зовут нас за глаза. Нам-то что: задержали, сдали – и гуляй себе дальше. А старшему команды военной полиции везти задержанных на гарнизонную гауптвахту, писать бумажки и стоять в очереди, ожидая, когда оформят задержанных с других участков. Отдыхающая смена храпит, не раздеваясь, на жестких шконках в кубрике для подвахтенных. И мы остаемся наедине с дежурным офицером. Делать особенно нечего, доклады от патрулей поступают своевременно, происшествий, слава господу, пока нет, и мы развлекаем себя болтовней.
– Как вас занесло в Корпус, мэм? – задаю я давно вертевшийся на языке вопрос.
– Окончила курсы офицеров резерва, потом офицерскую школу Корпуса, сокращенный курс, – просто отвечает О'Хара. – С университетским дипломом можно учиться по сокращенному курсу. До этого работала в управлении кадров «Дюпон Шеридан». Три года.
– Ничего, что я так любопытен, мэм? – осторожно интересуюсь я.
Мне снова и снова хочется говорить с этой непонятной женщиной. Меня просто распирает от сдерживаемого желания говорить с ней просто так, без повода и темы.
– Да ради бога, сержант, сколько угодно. Службе это не мешает. Вы ведь все равно не успокоитесь, пока не вызнаете мою биографию. Или пока я на вас не рявкну. Но смотреть потом остаток дежурства на вашу кислую физиономию – нет уж, увольте. Так что спрашивайте, Трюдо, не стесняйтесь. Сегодня вы психоаналитик. – О'Хара с рассеянной улыбкой говорит, не глядя на меня, ее взгляд прикован к пульту дежурного, где на голодисплее высвечиваются движущиеся отметки патрулей.
Мне немного досадно, что она говорит со мной таким тоном. Мое любопытство совсем другого толка. Меня не интересует ее биография офицера и командира, которую обычно стараются доводить до подчиненных для установления более тесного контакта. Эту информацию каждый подчиненный может свободно получить и сам, воспользовавшись личным терминалом в казарме. Я хочу понять, КАК такая женщина оказалась в Корпусе, а не какое военное училище ее выпустило. Но сформулировать вопрос правильно не позволяет субординация. Не хочу быть неверно понятым. Мыслимое ли это дело в Корпусе – флирт на службе?
Словно почувствовав мое состояние, О'Хара всем корпусом поворачивается ко мне на жестком крутящемся стуле. Перекидывает ногу за ногу, начищенный ботинок почти у колена, обхватывает голень сцепленными в замок руками. В этой откровенно неформальной позе, так несвойственной нашим офицерам, она без тени улыбки спрашивает у меня:
– А вы сами-то как оказались в Корпусе, Трюдо?
– Разве вы не читали мое личное дело? – парирую я.
– Читала. От корки до корки. Очень внимательно. И вовсе не из-за ваших масленых глазок, сержант. В мои обязанности входит изучение личных дел всех вновь прибывших. Но того, что меня интересует, там нет. Итак?
– Мэм, вы, наверное, и спите в форме? – спрашиваю я, тоже усаживаясь на стул и закидывая ногу на колено. – Вы можете иногда поболтать с человеком просто так, без занесения результатов в файл?
– Я и болтаю. Просто вы так зашорены, сержант, что относитесь ко мне как к хирургу, который вот-вот располосует вам брюхо. Говоря человеческим языком, я выказала любопытство. Думаете, офицер штаба не может полюбопытствовать без повода?
– Может, конечно. Извините мэм. – Мне становится неловко за свой демарш. Я вообще веду себя в ее присутствии дергано, что мне обычно несвойственно. – Налить вам кофе, мэм?
– У меня от него глаза на лоб скоро полезут. Плесните просто воды, если не затруднит… Спасибо, Трюдо.
Я передаю ей одноразовый стаканчик. Наливаю себе крепкой, остро пахнущей бурой жидкости, которую у нас тут называют «кофе». Не знаю, что в нее намешано, но благородным кофейным зерном тут и не пахнет. Зато глаза от напитка на лоб лезут, это точно. Стимулирует он так, что мертвый проснется.
– Я на Новом Торонто вырос, мэм. Отец – простой водила, здоровые такие поезда водил. Мать – медсестра. Куда там идти было? После школы – или в колледж, или как отец. В принципе он неплохо заколачивал. Работы хорошей мало было. Грязной – сколько угодно. А я в детстве такой был: что втемяшится – не выбьешь. Неинтересно мне было в колледже, вот и все. Отец прилично за меня вложил, учеба у нас там – закачаешься, как дорого. А мне не в кайф, и все тут. Однокашники сплошь средний класс, детишки белых воротничков, нос воротят, поговорить не с кем. А я – крестьянин крестьянином. Руки в мозолях – часто отцу с техникой помогал. Ну отучился полгода, экономику я изучал, решил – мир посмотрю. Перед отцом стыдно было – он такие деньги из-за меня терял. Дождался, пока он в рейс уехал, и дернул к вербовщику. Рассудил – коли денег на билет нет, то на халяву прокачусь. Прокатился вот…
– Обычная история, – покивала О'Хара. – А почему в Корпус? Можно было бы и полегче способ найти. Во вспомогательные войска или там в Национальную гвардию, к примеру.
