– Давай, – кивнул Байрон.
– В принципе, я могу показать физлабораторию, – с сомнением предложил Строгов. – Включу разок наш рентгеновский лазер.
– Э, нет, – мотнул головой Байрон. – Здесь главный вопрос – взаимоотношения Человека и Зоны. А твои физические термины только распугают Ким читателей.
– Тогда лазер действительно не проканает… – Строгов посмотрел на Ким, точно ждал от нее подсказку. – Слушай, Чед! – в его глазах блеснули огоньки. – А если познакомить Ким с нашими проводниками? Они все равно сейчас бездельничают, в карты играют и кофе пьют целыми днями. Пусть хоть языками поработают.
– А что? Давай! – обрадовался Байрон.
– Какие еще проводники? – без энтузиазма спросила Ким.
– А! – Байрон махнул рукой. – Они вам понравятся. Мы называем их охотниками за премиальными. Бывшие сталкеры. У каждого за плечами – или отсидка, или условный срок. Те еще герои. Приняты в штат на должность лаборантов, не один раз ходили в Зону. Самые настоящие, матерые, – он усмехнулся и добавил: – И абсолютно легальные. За премиальные глотку перегрызут.
– Сколько сталкера ни корми, он все равно в Зону бежит, – высказался Строгов.
– Майкл, инициатива наказуема, – Байрон хлопнул русского по плечу. – Если ты не сильно занят, проведи, будь любезен, нашу гостью к проводникам. Мне надо ежемесячник вычитывать.
– Да? – Строгов почесал переносицу. – А что заявлено основной темой? Открытие Маккейна?
– А что же еще… – Байрон повернулся к Ким. – Группа из Европейского филиала доказала, что свойства «черных брызг» основаны на суперсимметрии. Вашему изданию эта новость интересна?
Ким наморщила лоб. Откуда пиарщику из Хармонтского филиала было знать, что она несколько месяцев дотошно мониторила всю новую информацию о Зонах Посещения?
– Мы печатали это, правда, короткой строкой, – сказала Ким. – «Черные брызги» помогут пролить свет на тайну темной материи. Так, кажется?
Байрон и Строгов переглянулись.
– Да. Каламбур, однако, – высказался пиарщик. – Ну так что, Майкл?
– Валяй, Чед. Занимайся ежемесячником, – Строгов поглядел Ким в глаза. – А мы, пожалуй, пойдем к проводникам на кофе с коньяком.
– Только не переусердствуйте, они – ребята закаленные. Я не имею в виду кофе, – Байрон отступил к дверям лифта, нащупал кнопку вызова. – Если я понадоблюсь, вы знаете, где мое логово.
Строгов остановил кабину на пятом этаже.
Ким шла, оглядываясь. Здесь все было скромнее, чем на верхнем этаже и на двух нижних. Краска на стенах местами потрескалась, линолеум пузырился и хлюпал под ногами. Остро пахло канифолью. Таблички на дверях были подписаны в соответствии той же китайской грамоте: «ТI06 Переход (Внешне)», «G8 Над. Выделить».
– Странно, что мы с тобой всякий раз пересекаемся, – сказала она, глядя в широкую спину Строгова. Русский был выше Ким на голову. – И каждый раз – когда мне нужна помощь.
Строгов обернулся:
– Ты об этом сейчас думаешь? Гм… Может быть, квантовая запутанность? Наши состояния взаимосвязаны, сколь далеко друг от друга мы бы ни находились. Другой термин в голову не приходит.
– Да, – Ким улыбнулась. – Однажды я зашла в книжную лавку на Бродвее и спросила что-нибудь Стивена Хокинга. Продавец ответил: «Сейчас-сейчас. Только вы, девушка, неправильно говорите: не Стивен Хокинг, а Стивен Кинг!»
Строгов выдавил смешок.
– В таком случае, я берусь предположить, что мы скоро встретимся снова. Это произойдет в Хармонте, и, вероятно, этим вечером, в месте, где звучит ретро-музыка, и где подают правильные стейки. За нас – весь квантовый мир! Так сам Хокинг велел.
Ким пихнула Строгова локтем.
– Вероятность встречи успел подсчитать?
– Вероятность велика.
– Кто тебя так учил назначать свидания? Перенормируй. И все большие числа исчезнут вместе с большими надеждами, – проговорила она с наигранной угрозой.
– Нормируй не нормируй, все равно получишь то, что не рифмуется в переводе на английский, – невпопад ответил Строгов. – Мы, кстати, пришли.
Он положил лапу на самую, наверное, неопрятную, замызганную и обшарпанную дверь в Институте и толкнул. На Ким пахнуло крепкими сигаретами и мускусом. Богатырская фигура Строгова загромождала дверной проем, и Ким видела лишь солнечный свет, что лупил в окна, заливая помещение.
– Начальник! Куда ты без стука прешь? – прозвучал развязный голос. – Тут тебе не тоталитарный Чернобыль! Тут чтут права и свободы граждан!
– Молчать! – отрезал Строгов. – Я вам женщину привел.
В комнате тут же засвистели и заулюлюкали.
– Что же ты сразу не сказал? Друг! Брат! Скорее веди! – зазвучали наперебой голоса. – Уберите со спинки стула носки! Кто повесил сушиться? Окурки – на фиг! В окно! Уберите с дивана хлам… это не хлам, это Баклажан дрыхнет? Все равно разбудите, пусть освободит полигон!
Ким поморщилась. Ей захотелось незаметно отступить и на цыпочках рвануть по коридору к лифту. Но Строгов уже был за порогом и указал на нее рукой.
– И вот она заходит! Внемлите!
– Здрасти… – сквозь зубы буркнула Ким.
Трое. Точнее – четверо. Один и в самом деле похож на груду хлама: сизый от щетины, с засаленными волосами, в серой спецовке. Маленькие глазки прищурены, руки прижаты к бокам.
– Антонио Баклажан Гамбетта, – представил его Строгов.
– Очприятно, – просипел Баклажан и потрусил к умывальнику, криво висящему на стене сбоку от дверей.
– Мартин, – Строгов указал на бритого под ноль негра, который глумливо скалился, разглядывая Ким.
– Горжусь знакомством! – негр кивнул, пустив лысиной по потолку солнечный зайчик.
– Бруно, – представил Строгов следующего экс-сталкера – тучного здоровяка с покрытым пятнами шрамов широким лицом и ломаным-переломаным носом, чьи оголенные по плечи руки были темны от татуировок.
– Падай, Мэри Сью, – Бруно развернул к Ким стул, со спинки которого так и не сняли застиранные носки.
– Я не Мэри Сью, – поджав губы, бросила Ким.
– Все вы так говорите поначалу, – с ленцой ответил Бруно.
– И Маттакуши – наш человек из якудзы, – Строгов похлопал по спине седовласого японца, который рассматривал Ким, приподняв на лоб телескопические очки. На Маттакуши был старомодный костюм-тройка. На рукавах темнели аккуратные заплаты.
«И не жарко ему?!» – мельком подумала Ким.
– Младший научный сотрудник, – отрывисто отрекомендовался японец.
– Распрекрасно, – Ким еще раз окинула взглядом комнату и ее обитателей. Маттакуши и Мартин сидели по разные стороны стола, в центре которого из-под перевернутого граненого стакана слепо пялился бельмастый «рачий глаз». Бруно оккупировал потертое кресло с продавленным сиденьем: на одном подлокотнике – пепельница, на другом – ветхая Библия и пульт дистанционного управления телевизором. По телеку – плазме, настолько сильно засвеченной солнцем, что разглядеть что-то на экране было невозможно, – шла трансляция боксерского поединка.
