В рамках государственного заказа проходят опыты по выращиванию опийного мака и конопли в Мексике и Колумбии, строятся новые винокуренные заводы, организуются закрытые производственные лаборатории по выпуску крека, героина и лизергиновой кислоты. Разумеется, поставки наркотиков и алкоголя планируются для жителей Европы.
Понятно, что все данные, собранные „отщепенцами“, громогласно опровергались как попытка нажить политический капитал на осквернении Великой Исторической Миссии — Нового Заселения Старого Света.
Отец страдальчески морщился, временами поглядывал на меня с недоверием. Несмотря на свой проамериканский менталитет, он, зная про „веселые“ дела, которые творились при освоении Америки, и сложив это с моей информацией, мог представить, что ожидало всех нас.
В глазах его стоял вопрос, насколько правдиво то, что ему говорят. Архивариус кривился, мотал головой, но продолжал слушать, завороженный звучанием чужого языка.
— Я не верю тебе, — закричал он и вдруг осекся, наткнувшись на мой твердый взгляд, которым я пробил его насквозь. — Ты клевещешь, потому что хочешь протянуть свои грязные лапы и туда, — добавил он более спокойно. Откуда я знаю, что все это правда? Спутник еще какой-то придумал. Неужели ты сможешь запустить спутник? Все, что ты смог, — это построить деревянные корабли для своих варваров, которые способны некоторое время держаться в воздухе вопреки законам физики.
— Спутник… — ответил я с усмешкой. — Это было просто. Двигатель подъемной тяги, несколько тяговых, ржавая цистерна, холодильная установка, нагреватель, термостат, сканер, много антенн. Правда, и проработал он всего пять часов. Чего можно ждать от такой рухляди…
Отец пристально посмотрел на меня.
— Так почему же тебя это тревожит?
— По данным последней телеметрии, температура была всего 45 градусов.
— Ну и что?
— Вот и я думаю, что ничего страшного.
Я не сказал о том, что угнетало меня больше всего. Я боялся, что мой орбитальный разведчик был сбит противоспутниковой ракетой или, еще хуже, наземным лазером большой мощности. Видимо, отец понял мои сомнения.
— Что еще ты знаешь об этой стране? Какая она сейчас?
— Что можно узнать из пяти часов массовых радиопередач. — Я сделал паузу. — Государственный строй — республика. Управляет выборный президент. Его выбирают исключительно из военных. Сенат и конгресс отсутствуют. Вместо них Координационный Совет, большинство его членов — высшие армейские чины. Как я понял, страна недавно закончила воевать с Мексикой и присоединила ее территории в качестве пятьдесят третьего штата. В стране сильная армия, вооруженная танками и самолетами. Очень строгая цензура, искусственно нагнетается напряженность и поддерживается „энтузиазм“. Вообще страна в высшей степени неоднозначная и странная. Государственная власть крепка только в городах, а городов там немного. В прочих местах власть признается лишь формально. На самом деле управляют бандиты, шерифы, командиры воинских частей — где кто и как извернется. Из городов не разбегаются лишь потому, что в других местах будет еще хуже. Но вообще это мои домыслы. Они утверждают, что там демократия, любовь народа к президенту и правительству, то есть Координационному Совету, успехи в возрождении промышленности и транспорта, подъем науки, техники, искусства. Вовсю действуют государственные программы увеличения рождаемости. Запрещены противозачаточные средства. За распространение — тюрьма. За аборты — смертная казнь. На супружеские пары, не имеющие детей, смотрят косо, считается, что рождение детей не только личное дело. Все это подкрепляется системой льгот и пособий многодетным семьям в городах и дополнительных налогов и штрафов для бездетных.
Если судить по данным радиоперехвата, девяносто процентов времени идут развлекательные программы, густо начиненные рекламой, репортажи с бейсбольных матчей, политизированные шоу и патриотические песни. Остальное — выпуски новостей. В Совдепии даже в самые худшие времена по радио хоть иногда говорили о поэзии, литературе, живописи, науке, на худой конец.
Я прокрутил запись. Хор пел нечто напыщенно парадное, выражая охвативший вдруг их энтузиазм.
— Пламя души своей, знамя страны своей мы пронесем через миры и века, я пропел это, отчаянно фальшивя. — Если помнишь, была такая песня у нас. Мотивчик похожий.
Он молчал долго… Насмерть… Наверное, он представлял Америку страной, где нет горя и слез и писсуары сделаны из золота. Каково ему было узнать, что там сейчас еще хуже, чем было у нас при Сталине? Интеллигенция боится авторитарных режимов, мечтает о месте, где нет так возвышающего их тотального оболванивания и нетерпимости к чужому мнению. Хотя, если это у них отнять, они будут несчастны. Как они смогут жить без разговоров вполголоса на кухне за бутылкой портвейна? Гордясь свободой мысли, они подобны олигархам с их гордостью властью и богатством. И те и другие заинтересованы, чтобы у них было, а у других нет. Олигархи морят народ голодом и замыкают его в круг безысходных житейских проблем, а интеллектуалы, типа моего папашки, претендуют на духовное руководство и запутывают в общем-то простые вопросы, чтобы истина была заменена их мнением. А впрочем, все люди таковы.
Ну, да я отвлекся.
— Этого не может быть, — сказал он, очнувшись от тяжелых раздумий, все еще находясь под впечатлением от пения многоголосого хора и мощного звучания незнакомых инструментов. — Это не может быть правдой.
— Это правда, на самом деле. Ты ведь прекрасно знаешь, какие записи есть у нас в библиотеке. В свое время ты прослушал все, когда я восстановил компьютер. И главное. У меня ведь много часов этого перехвата. Теоретически голоса можно синтезировать при помощи специальных программ, но если ты хоть немного понимаешь, как это делается, то, извини, папа, я не готов провести тысячи часов за ящиком с экраном лишь для того, чтобы убедить тебя.
— Как я сразу не догадался, — в голосе архивариуса стало пробиваться злобное торжество. — Ты это сделал, чтобы убедить бояр, своих солдат и все наше общество…
— Может, хватит идиотства на сегодня, — оборвал его я. — Кого из нынешних власть имущих вдохновят идеалы американской демократии? Кого остановит гармоничное социальное устройство? Мы живем в каменном веке, папа, где никому нет дела до утопических изысков давно истлевших бородатых мертвецов.
— Но ведь тогда выходит, что ты действительно понимаешь этот язык, что за океаном есть страна, которая обогнала нас на сотни лет по устройству общества и развитию техники.
— И еще кое-что…
— Не может быть.
— Какой же ты дурак! Тебя приводит в священный трепет чужая речь, особенно когда я говорю на их языке. Кретин. Посмотри вокруг себя, выгляни в окно. Да на то, чтобы рассчитать одни только обводы корпуса, ушли десятки часов машинного времени. Знания, которые были использованы, больше не существуют в нашем мире… Вернее, я единственный, кто может с грехом пополам использовать программы компьютерного проектирования и старые справочники. А сколько нужно знать, чтобы рассчитать параметры тяговых и подъемных двигателей, написать программы для управления кораблем. Физику, математику, программирование, сопромат, электротехнику, радиоэлектронику. Откуда все это стало известно сопляку из богом забытого Владимира через века после того, как исчезли последние остатки научно-технических знаний?!
