Он снова переживал бесконечные мгновения, когда стоял в полной темноте с пистолетом в руках среди кучки людей, ожидающих его самоубийства. Тогда перед ним проскочила вся его прошлая, не слишком достойная жизнь. Тогда же он с ней покончил.
— Il mio cuore, а я ведь действительно себя убил. Затем прошёл по Той Стороне и вернулся.
— Я знаю, carino. Это поняли все.
— Мне кажется, именно там я в первый раз осознал Нечто. Понял, что мы больше, чем «мы». И понял, кто ты, тоже. Думаешь, почему я предложил тебе поменять имя?
— Потому что «Кали» — огонь, а «Серафина» — огненная. Чтобы я тоже всегда помнила, кто я.
— Умница. Ты ведь помнила?
— Да! Я и сейчас помню. Вспомнила, — поправилась она. — Алессандро, а в Петербурге ты хотел открыть всем про Нечто?
— Да. Я не понимал тогда, что ещё не время. Как бы я мог угадать, что нам с тобой так долго придётся идти?
— Но ты знал, что вернёшься?
— Конечно. Я знал, что верно нашёл город, значит, обязательно снова туда вернусь. Только не знал когда. Долго пришлось добираться. — Алессандро смотрел в огонь камина и качал головой. — А самое главное всё ещё впереди.
— И ты знаешь, где моя церковь?
— Нет, sole mio, она может быть только твоей. Мне кажется, тогда я почувствовал, где встанет Великий Храм. Теперь мне нужно это место узнать.
Антон поднялся и щёлкнул выключателем. И разочарованно протянул: «Ну, во-от». В доме снова не было света.
— Вспомним молодость — включай радио, — пошутила Матрёна.
Антон отыскал транзистор.
«Крупнейшая магнитная буря с октября 2008 года зарегистрирована в земной магнитосфере во второй половине дня 5 апреля 2010 года. Буря такого класса может воздействовать на глобальные системы энергоснабжения, требующие коррекции напряжения и приводящие к ложным срабатываниям систем защиты.
Магнитная буря оказалась совершенно неожиданной для систем прогноза космической погоды. Зарегистрированная буря в земной атмосфере произошла на фоне очень спокойного Солнца. Геомагнитная обстановка оставалась спокойной и слабовозмущенной все дни, кроме 4 апреля, когда к Земле пришло возмущение от неизвестного источника».
Они долго молча смотрели друг другу в глаза, пока не загорелся свет.
После отъезда Матрёны в душе Людмилы Сергеевны образовался кусок пустоты. Больше не нужно было, совершая покупки, вспоминать о её любимом печенье, заботиться, чтобы в суп не попал недожаренный лук, волноваться, если её в позднее время не было дома. Первое время мать звонила дочери каждый день, потом всё реже и реже: она понимала — девушка не слишком радуется её звонкам. Иногда Матрёна звонила сама, в эти дни Людмила Сергеевна ощущала необъяснимую лёгкость, даже пасмурные, они казались ей наполненными солнцем. Но пустота оставалась, она росла и ширилась, отнимая радость и живость характера. Людмила Сергеевна больше не могла быть в курсе дел, которыми занята её дочь, и теперь силы, которые шли на слежение за её делами, утекали маленьким, но постоянным потоком. Она чувствовала себя постоянно усталой, как будто занималась тяжёлым монотонным трудом. Сон не приносил отдыха, телепередачи вызывали лишь головную боль. Голова болела всё чаще, всё сильнее, мать уже привычным жестом вскрывала очередную пачку болеутоляющих лекарств. Потом прихватило сердце. Она отлежалась, попила корвалол. В следующий раз корвалол пошёл в дело сразу и вскоре занял постоянное место на тумбочке возле кровати. Наступила весна, а Людмиле Сергеевне становилось хуже и хуже.
Врачи находили каждый своё, прописывали всё новые лекарства и витамины. Она стала постоянным посетителем поликлиники. Казалось, все болезни преклонного возраста решили поселиться в её организме, но она ведь ещё совсем не была старой. Врачи гоняли её по кругу, не в состоянии понять, где же начало той цепочки хвороб, которые грозили перерасти в букет весьма серьёзных диагнозов. «Психосоматика», — разводил руками терапевт, но это ничего не меняло. В середине апреля Людмила Сергеевна слегла окончательно. Она со странным спокойствием думала о том, что, похоже, действительно умирает, потому что у неё больше не осталось сил жить. Сергей Александрович пытался проводить психотерапию на дому, внушать жене, что детям свойственно вырастать и с отъездом дочери жизнь не кончается. Жена кивала, соглашалась и угасала на глазах. Силы на самом деле покинули её, только она не могла догадаться, какие именно.
— Антон, мне придётся вернуться домой. — Матрёша приехала из института с совершенно убитым видом.
— Почему?
— Мама очень больна. Я думала, она жалуется, как всегда, она постоянно стенала, как ей без меня плохо. А потом позвонила папе. Там действительно всё очень серьёзно.
— Что с ней?
— Конкретного диагноза нет, врачи ничего не понимают. Синдром хронической усталости — это ведь не болезнь.
Да, этот современный недуг жителей развитых стран не считался болезнью, но от него умирали. Чёрный это знал.
— У них же ремонт закончился? Так?
— Ремонт закончиться не может, его можно только остановить принудительно, — через силу улыбнулась Матрёна. — Да, пока остановлен.
— Ты сказала, когда ты рассчитываешь приехать?
— Завтра. После занятий.
— Я провожу. После занятий ты приезжаешь сюда, и мы едем вместе.
— Договорились.
Антон волновался. Его предчувствие звенело как колокол, хотя ничего конкретного он предположить не мог. Теперь везде становилось опасно. Ожидая девушку, он перебирал патроны к своему «Стримеру». Какие брать? Он отложил пачку помощнее — погода очень неустойчива, чуть холодает, и все снова упаковываются в зимнюю одежду, резинострел её плохо берёт.
Он вытряхнул на стол содержимое своего неизменного подсумка, пересмотрел. Артефакты — кольцо и матрица — помещались в специальных боксах. Документы: два паспорта — внутренний и загран с открытой на год шенгенской визой. Разрешение на оружие. Разные корочки, в том числе журналиста.
Сертификат шкипера. Водительские права. Разные кредитные карты и наличность в разных валютах. Неизменный треугольный ключ. Лазер, фонарик. Складной нож. Мелкие инструменты — переносной набор Джеймса Бонда. Заветный КПК. Чёрный усмехнулся. Когда-то он везде носил с собой «тревожный рюкзак», теперь ему хватало подсумка.
Антон снова отворил сейф и достал запасную обойму, набил патронами. Разрешено было десять штук, Антон же забивал по тринадцать, ёмкость обойм позволяла. Он вставил одну из них в рукоять пистолета, вторую опустил в нагрудный карман куртки. Он готов.
Нет, ещё же пантакль! Самое ценное, самое важное, хотя не до конца понятое звено. Он убрал металлическую пластинку в отделение артефактов. Взгляд упал на старую тетрадь, что снова лежала на середине стола. Он так и не сумел её разгадать, что ж, видимо, этот предмет останется лишь памятью о встрече с Властелинами Времени. Она принадлежит истории, но востребованной уже не будет. Чёрный пристегнул подсумок к бедру, привесил к поясу пистолет. Теперь точно всё. Трость он возьмёт при выходе. Всё-таки перемещаться по Москве спокойней с такой тростью и с набитым под завязку «Стримером» на боку.
