— Да. — Чёрный не стал спорить. — У нас есть ещё кое-что. Дай руку.
Девушка с удивлением протянула ладонь, Антон примерился и надел ей на средний палец кольцо.
— Вот так. Поноси пока. Его имя — Единорог.
— Оно тоже из этого, нейзильбера? — Матрёша рассматривала кольцо.
— Типа того. Оно тебя защитит.
— От чего?
— От всякого, нам ненужного.
— От чужих мыслей тоже? — тут же уточнила она.
— От этих должно, а от своих тебя никто не спасёт! — Чёрный с намёком покачал головой. — А что за чужие мысли?
— Да ерунда всякая. Лезет в голову, а я её прочь гоню.
— Правильно, гони её! — Антон улыбнулся. — Ерунда нам не нужна. Нам нужны только полезные мысли.
— Представляешь… — Она смотрела на него расширенными глазами. — Я поймала в своей голове мысль, что можно было бы поразвлекаться с тренером! Из «Жирафика»! Такая дичь.
— А что? — Антон изобразил недоумение. — Да и развлеклась бы. Велико дело!
— Ты что?! Как ты можешь так говорить?! — Матрёна покраснела, потом побледнела, вскочила и была готова броситься вон из кафе.
Тут Чёрный по-настоящему испугался последствий своей неумной шутки. Как же он мог забыть, что взрослый цинизм не для ушей девятнадцатилетней девушки! Её мир ещё устойчив и справедлив, и он сейчас нанёс удар по этой самой устойчивости мира. Нужно было срочно спасать положение.
— Матрёш, да я пошутил! — Антон криво улыбнулся. — Ну что ты так? Я, правда, пошутил, прости дурака.
Он взял её за кисть руки и тихонько погладил. Матрёна дулась и отводила глаза, но руку не отняла. Он потёрся о её ладонь щекой, как старый верный пёс, и ещё раз повторил: «Прости».
Девушка снова опустилась на стул. Антон старался изо всех сил и через полчаса дождался первой слабой улыбки. Матрёна на него больше не обижалась.
Непонятно, от чего защищало кольцо, только Матрёне по-прежнему было плохо. Она постоянно чувствовала себя усталой, всё валилось из рук, мысли ползали со скоростью улиток, сосредоточиться на учёбе стало непосильным трудом. Девушка бродила по дому как бледная тень, мать обзывала её мокрой курицей и грозилась оборвать Интернет. Матрёна слабо огрызалась, что тогда перейдёт на вайфай. Полностью наступила зима, теперь нельзя было подкрепиться даже энергией и теплом солнышка. Спортзал был оставлен, на него больше не было сил. Даже к Антону она старалась лишний раз не выезжать — слишком далеко. Общались по аське.
— Как там пузечко?
— Пузечку хорошо, мне плохо.
— Тебе совсем плохо?
— Как месяц назад. Такой же мандраж в душе. Давай подумаем, в какое время тебя начали проверять?
Антон кутался в одеяло, хотя в комнате было достаточно тепло.
— Хорошо спросил… Наверно, когда тебе плохо стало. А может, и когда твой отец заболел. Мне кажется, Властелины знают, о чём говорил Брюс. И сейчас продолжают, выходит?
— Нет, сейчас основной момент…
— Когда всё должно проявиться?
— …снятия твоей жизненной силы для меня.
— А! Вот про что они говорили!
— Да. Теперь проверяет уже жизнь.
— Надеюсь пройти. Мне тут голосок немножко поднял настроение.
— Отлично. По делу что-нибудь можешь сказать?
— Думаю тут.
— Это полезно. — Чёрный усмехнулся.
— Вот мы хотели найти Березовского в Англии, но сейчас никак. Что не пускает? Или болезнь, или нам так кто-то специально мешает.
— Понимаешь, Матрёш, болезни-то как таковой нету. — Чёрный взялся объяснять то, до чего он додумался, отталкиваясь от слов Доренко, что его симптомы вовсе не связаны со спиной.
— Главное — это болезнь психики, — тут же откликнулась Матрёна.
— Именно! С физикой всё в порядке, — озвучил он результат.
— Не поняла. Это как?
— Ну, смотри. Известно, что до появления антибиотиков больные выздоравливали только потому, что верили в эффективность лекарств. Сами лекарства почти не работали, не было их тогда, реальных, не было!
— Сейчас-то есть.
— Ага. Исследования обезболивающих препаратов показали, что плацебо действует почти так же хорошо, как патентованные крутые колёса.
— Так ведь почти!
— Да, почти, только немного лучше! А это только обманки, которыми убеждают больного в том, что сейчас у него всё перестанет болеть. Если он убеждается — на самом деле перестаёт. Вот так. Понимаешь?
— То есть у тебя на самом деле повреждения позвоночника нет? — Матрёша никак не могла усвоить его мысль.
— Есть. Но оно и раньше было.
— Тогда… Это просто страх? Общий дискомфорт? Да?
— Это просто наезд, Нюша. Классический.
Этот вывод с неизбежностью следовал из всех раздумий и рассуждений, но и самому Чёрному было очень непросто его принять. Все его муки адовы — это результат чьей-то злой воли, — ничего себе! Было очень обидно за собственную недогадливость, и поднималась глухая злость на тех, кому он этим обязан.
— Так давай бороться! Мне очень интересно, кто против нас и почему?
— Мы и боремся.
— Вот! Знак! Фраза только что попалась: «Только те, кто предпринимает абсурдные попытки, смогут достичь невозможного». Значит, всё будет хорошо, я знаю!
— Конечно, Матрёш.
— И психику нашу мы вылечим!
— Обязательно.
Да, вот теперь уже обязательно. Даже не затем, чтобы отомстить врагам, некогда отвлекаться на месть, но затем, чтобы этим самым врагам не удалось достигнуть их вражьей цели — остановить Чёрного и не дать ему добраться до чего-то очень и очень важного. Но раз его так пытаются остановить, значит, шанс добраться до этого важного у него есть.
— Привет, Нюша!
Сегодня Антон чувствовал себя почти хорошо, конечно, лишь по сравнению с предыдущим. Может, это был ответ мироздания на его решимость?
— Привет.
— Что поделываешь?
— Да ничего вроде, кино смотрела, про олигарха.
— Это про Берёзу, что ли?
— Ага. По мотивам.
— И как?
— Слушай, у меня либо глюки, либо, правда, один момент снимался на канале, где мы гуляем! Там даже табличка есть: канал Москва — Волга. Вот тут у воды, где Речной вокзал, а потом по каналу до того причала, до которого мы доходим. Меня зацепило!
Чёрный попытался представить, о каких местах идёт речь. Любопытно, что фильм про Березовского снимали на их набережной.
— Знаешь, мне кажется, это кино не для всех. То есть его могут смотреть все, но поймут, зачем оно снято, только те, для кого оно сделано. То есть мы!
