— Добро, Акентий Петрович, понял. — Козодоев кивнул, оглянулся и сделал быстрый знак увечному Сунгу Лу, мол, иди-ка сюда. «Сюда» означало за будку бригадира. В тенёк. Подальше от любопытных глаз.
— Страствуй, насяльника, страствуй, капитана… — Якобы хромой Сунг Лу подлетел, как на крыльях, молниеносно, отточенным движением вложил деньги в протянутую ладонь участкового. — Вот, восьми посалуйста, на сдоровье.
Он угодливо улыбался, но хитрые, глубоко посаженные глаза таили в карей глубине отчётливое послание иероглифами: «Чтоб ты сдох, мент поганый…»
Да нехай. Если бы хоть часть благопожеланий, сопровождавших козодоевскую карьеру, обрела какую-то материальную силу, его бы и косточек не нашли.
На деньги, перекочевавшие ему в руку, Вован даже не очень смотрел. Ему это не требовалось. Он умел оценить достоинство купюр на ощупь, по особенностям текстуры. Мгновенно выведя итоговую сумму, Козодоев покачал головой и скверно усмехнулся.
— Так, — сказал он будничным тоном. — Ну что, сегодня будем проверять паспортный режим. Давно назрело, очень давно…
«Не с тем связались, желтомордые. Не хотите по-хорошему, будет вам по-плохому…»
— Ты сто, насяльника, ты сто, капитана? — ещё искренней заулыбался понятливый Сунг Лу. — Не надо проверки, не надо ресима…
И ладонь Козодоева отяготила добавка. Очень, очень приятно похрустывающая. Такая, что вопрос насчёт паспортной проверки мигом утратил остроту.
— Вот и молодец, — сменил гнев на милость Козодоев. — Вали давай. Да позови мне сюда Шанга, Лао и Цунга By, а также… ну… как её… эту вашу тётушку Синь…
И всё было бы совсем хорошо, кабы не дурацкая шишка, всё мучительней пульсировавшая на лбу.
Кончив взимать оброк, участковый накатал «телегу» на овощной ларёк, загрязнявший окружающую среду, и с чувством хорошо сделанного дела отправился на обед.
…Нет, читатель. О существовании маленького кафе «Морошка» он по-прежнему не подозревал. Он вошёл в заведение возле автовокзала, которое называлось по-простому: «У остановки». Оно было далеко не рестораном, но Козодоев ещё в первые дни успел его оценить как вполне подходившее для перекуса в середине рабочего дня. Да, вполне подходившее. Хорошо всё-таки, когда квас в окрошке пахнет ржаной хлебной корочкой, скумбрия на срезе что перламутр, а в винегрете и свёкла, и огурцы — явно с местного огорода… К этакой благодати ещё бы да сто пятьдесят, но нельзя — служба. Это всякие там недоумки Звоновы могут квасить у себя в кабинетах. Он, участковый, на виду, на глазах. Полномочный представитель законности. Органов. То бишь самого государства.
А что карман его оттягивают дензнаки, добытые далеко не законным путём, так это никого не касается…
«Да, жить можно и на периферии. Дура Люська…»
Вот только голова продолжала болеть. Как будто в самом деле поезд приложился к ней рикошетом.
Зразы оказались так себе, видно, кто-то забыл, что не хлебом единым жив человек. Кстати, выпечкой заведение тоже отнюдь не блистало. Кекс, который Вован взял себе на десерт, был невкусно-резиновым, словно тоже приехал сюда из самого Питера. Прямо из буфета на Ладожском вокзале.
«Ничего, вечером компенсирую…» — пообещал себе Козодоев и хотел было встать, но боль в голове вдруг приобрела новое качество. Такое, что он пошатнулся и тяжело сел обратно на стул. Ему показалось, будто к шишке в углу лба присосалось незримое щупальце. Присосалось и полезло непосредственно в мозг. Чужое и враждебное, оно по-хозяйски ворочалось в черепе, ища подходы к сознанию.
От ужаса Козодоев едва не заорал во всё горло. Удержало лишь стойкое ощущение, что всё происходившее с ним творилось не наяву. Ну не могло оно! Не имело права!
Между тем белый свет перед глазами начал явственно застилаться мутью. И голоса людей за соседними столиками словно бы отдалились и зазвучали сквозь вату…
А ещё Козодоеву вдруг захотелось вскочить и бежать, бежать без оглядки. Так бросается удирать человек, на котором загорелась одежда. Минуту назад усаженный дурнотой обратно на стул, Козодоев подхватился с места и опрометью ринулся в двери. Он не столько бежал, сколько падал вперёд, как-то успевая подставлять под себя ноги. Собственная голова напоминала ему паровой котёл, готовый взорваться. Он что было мочи стиснул её руками, чтобы не сейчас, нет, только бы не прямо сейчас…
Когда он входил в заведение, над Пещёркой светило яркое летнее солнце. Пока он обедал, погода успела перемениться. Ветер потянул с болот, запахло цветущим багульником, по улице покатились плотные волны тумана…
Козодоев нырнул во влажную мглу, и ему необъяснимо сделалось легче. На ватных ногах, хватая широко открытым ртом сырую прохладу, он сделал ещё несколько шагов… Туман неожиданно расступился, и Вован увидел перед собой мужчину и девочку.
— Светка, — прохрипел он, плоховато соображая, и тотчас увидел, что это была, конечно, не Светка. Хотя и похожая. Тоже серьёзная, вдумчивая девчонка, почему-то в просторной одежде, вернее сказать, в одеянии из тонкого белоснежного полотна. Полотно пронизывали солнечные лучи, хотя по сторонам и вверху по-прежнему вихрился туман. Девочка пристально посмотрела на Козодоева снизу вверх, и он успел испугаться, что сейчас она заговорит с ним о железной дороге, но она ничего не сказала, лишь погрозила ему пальцем. Вован отчего-то смутился и поспешно перевёл взгляд на её спутника. У мужчины, выглядевшего примерно ему ровесником, были тёмные волосы и глаза цвета расплавленного янтаря. Облачённый в такое же, как у девочки, просторное белое полотно, он смотрел на Козодоева и осуждающе покачивал головой…
Вот тут старший прапорщик повернулся и дал дёру по-настоящему. Судя по выбранному им направлению, ему полагалось бы три секунды спустя врезаться в витрину «У остановки», но этого почему-то не произошло. Козодоев бежал и бежал, ничего не видя в тумане, но тем не менее не спотыкаясь и не поскальзываясь…
…Пока не рухнул с невысокого обрывчика в какое-то озерко — плашмя в воду, распугивая карасей и плотву.
Когда он вынырнул и кое-как проморгался, туман уже отползал прочь, путаясь в прибрежных кустах. С неба вновь лилось щедрое солнышко, а перед лицом Козодоева плавала его фуражка.
И ещё он почувствовал, что перестала болеть голова. Никакое щупальце больше не копошилось под оболочками мозга, разыскивая корни сознания. Как будто те двое в белых одеждах, встреченные в тумане, этак мимоходом отвели от Козодоева страшную и неминуемую угрозу.
Что? Что всё это значило?..
Стоя по плечи в воде, он смотрел на медленно кружившуюся фуражку, и ему снова хотелось жить, дышать, перебирать ногами, ощущать биение крови, бегущей по жилам.
«Господи, а может, это ещё и не конец? Господи, а может, ещё всё наладится?»
Что-то медленно всплывало перед ним с озёрного дна. Сотенные, пятисотенные, тысячные купюры плясали, переворачивались в зеленоватой воде, затевали насмешливый танец вокруг мятой, мокрой и грязной милицейской фуражки…
