* * *
«Вставай…»
Кажется, это слово прозвучало тысячу раз, прежде чем Яр его услышал.
«Вставай…»
Он попытался открыть глаза, но его веки словно склеились. Он попробовал шевельнуться, но не сумел и пальцем двинуть. Кто-то держал его за руку и неприятным скрипучим шепотом повторял монотонно: «Вставай». Яр понял, что видит сон, очень похожий на кошмар. Но почему-то Яру совсем не было страшно.
Ему стало неприятно, когда нечто холодное забралось под одеяло, заставив поежиться. Он сумел разлепить глаза, но ничего не увидел — он был погружен в абсолютную темноту, она обернула его сотней непроницаемых слоев, она поглотила его, переварила и сделала своей частью.
— Вставай… — Голос был осязаем. Это он — шершавый — держал Яра за руку. Это он — холодный — забрался под одеяло. — Проснулся?.. — Голос был знакомый. — Ну, наконец-то.
Яр обрел власть над своими руками. Он поднес их к лицу, ощупал нос, подбородок, скулы. Коснулся глаз — они были открыты.
— Почему так темно?
— Еще ночь, — ответил голос. — Не буди Леру. Вставай.
Яр смог шевельнуть ногой. Высунул ее из-под одеяла.
Снаружи было холодно.
— Кто ты?
— Разве не узнаешь? Вставай уже, накинь что-нибудь. Нужно поговорить.
— Айван? Не может быть!..
Белое пятно просочилось сквозь плотные слои мрака, превратилось в смутное лицо.
— Айван, ты? Это не сон? Что случилось? Как ты сюда попал?
— Да тихо же, — раздраженно сказал старик и шлепнул Яра по губам холодной сухой ладонью.
— Ничего пока не случилось. А дверь мне отпер Херберт.
— Но почему ночью?
— А когда еще? — ворчливо ответил старик. — Все же знают, что я отошел от дел. Все слышали мое обещание. А я слово держу.
— Но… Я не думал, что ты способен… Ты же болел, кажется!
— Скажу больше: я, кажется, умираю.
— И пришел ко мне?
— Как видишь…
Яр сполз с кровати, стараясь не потревожить посапывающую Леру. Поправил одеяло, немного постоял, качаясь и зябко трясясь, хотя не так уж и холодно было в комнате. Босиком прошлепал к печке, вытащил из тесного промежутка первую попавшуюся шубейку, пахнущую кирпичной крошкой, сурово пообещал таящемуся среди одежды Херберту:
— Мы с тобой еще поговорим! — и, присев, принялся широкими движениями рук ловить где-то тут стоящие войлочные сапоги. Поймал, обулся. Приоткрыл дверь и ощутил, как по голым коленям скользнул в натопленное помещение стылый сквозняк.
— Идем!
В коридоре было темно, но у Айвана при себе оказался самодельный фонарик.
— Это действительно ты, — еще раз удивился Яр, наконец-то разглядев старика, чью болезненную худобу и бледность столь безжалостно подчеркнул и усилил невыгодный искусственный свет.
— Действительно я, — невесело усмехнулся Айван. — Хоть иногда и сам не верю в это, глядясь в зеркало. Не будем, впрочем, отвлекаться на мелочи. Я слышал о твоей проблеме и знаю о твоем решении. Что ж — возможно, в твоем возрасте я поступил бы так же. — Айван откашлялся в кулак, вытер мокрую руку о полу своего длинного одеяния — не то халата, не то плаща. Вынул из глубокого кармана какую-то некрупную плоскую вещицу. Протянул ее Яру: — Прихвати это с собой.
— А это что? — спросил Яр, не торопясь взять предмет.
— Обычный коммуникатор, только слегка переделанный. Бери!
— Зачем он мне?
— Тебе он, возможно, и ни к чему. Это для меня. Когда будешь в городе, нажми кнопку включения. В памяти этого комми я сохранил две сотни сообщений — своего рода мое завещание. Они разойдутся по сети сами, тебе ничего не нужно будет делать. Только нажми одну кнопку.
— Хорошо, — сказал Яр и взял из руки Айвана неприглядную коробочку.
— В пяти сообщениях я упомянул о тебе, — сказал старик. — Люди, которые их получат, возможно, решат тебе помочь. Это их работа, и они неплохо ее делают. Я на твоем месте от их помощи отказываться бы не стал.
— Кто они?
— Мои друзья.
— И как же мне их найти?
— Они сами тебя найдут, если посчитают нужным.
— А они знают о хурбах?
— Больше, чем кто-либо другой.
— Они видят их?
— Нет.
— Так кто же они?
— Ничего больше не спрашивай. Просто пообещай включить мой подарок, когда придет время. Помоги умирающему старику попрощаться с товарищами и недругами.
— Это я сделаю, — кивнул Яр. — Обещаю.
— Спасибо… Я слышал, ты собираешься взять с собой космача?
— Да.
— Ты не слишком на него рассчитывай. Он может погибнуть. Город каким-то образом убивает все, что не принадлежит ему. Растения чахнут, залетевшие птицы мрут, насекомые не могут размножаться. Я всегда полагал, что таким образом город пытается защитить своих жителей…
Айван снова глухо закашлялся, багровея лицом, — казалось, что он задыхается. Яр испугался, что старик скончается прямо тут, а ему потом придется как-то объясняться перед всем народом. Но Айван, несколько раз стукнув себя в грудь, с кашлем справился.
— Я не уверен, что эта защита — благо для нас, — сказал он изменившимся голосом. — Мы изнежены, избалованы постоянной заботой. Город изменил нас. Потолкуй на эту тему с доктором, и он много чего тебе расскажет. Про наши пальцы, например, которыми так удобно нажимать кнопки многочисленных миниатюрных приборов. У наших предков пальцы были устроены иначе. Спроси Эрига про норму близорукости, про так называемую болезнь Гулле. Город менял нас поколение за поколением. А мы этого и не замечали…
Устав стоять, Айван присел на небольшую коробку, набитую яркими тряпичными лоскутами, из которых Лера плела половики.
— Заболтался я, — сказал он, покачивая головой. — Болтливость — верный признак одинокой старости… Ты хоть понял, к чему я веду? Город может убить твоего космача, как дикая природа убивает нас — горожан…
У Айвана пропал голос, и он какое-то время немо шлепал губами. Потом в горле у него булькнуло, заклокотало. Старик сплюнул в кулак, растер плевок об одежду и еще долго отхаркивался, не замечая брезгливой гримасы собеседника.
— Может, воды? — предложил Яр.
Старик помотал головой. Отхрипевшись, отдышавшись, он выпрямился и глянул на Яра. Проговорил:
— Я еще довольно ясно мыслю, не правда ли? Никогда не хотел умирать от танатола. Всегда считал такую смерть нечестной… Ну, что? Значит, договорились?
— Да, — кивнул Яр, надеясь, что продолжения разговора не последует. Общение со стариком тяготило его.
