— Ну-ну, — Ларс хмыкнул. — Вот когда ты в полной мере осознаешь, что вся твоя оставшаяся жизнь пройдет здесь, в этом лесу, в этих домиках без удобств, когда ты поймешь, что это не просто временное убежище, когда заметишь, как ты изменился, одичал и опустился, когда всякая надежда на возвращение угаснет — вот тогда твоя душа сожмется от ужаса, и ты вспомнишь мои слова.
— Все правильно, — негромко согласился Айван. — Первый кризис наступает через год. Через три года он повторяется в еще более острой форме. Не все выдерживают… Не все…
Яр закусил губу, не зная, что ответить. А потом Ларс сменил тему.
* * *
Когда горькое лекарство, прописанное доктором, наконец-то закончилось, Яра стали мучить кошмары. Каждую ночь ему снились зловещие безликие фигуры, выходящие из тени и неотступно его преследующие. Он видел мертвую Алету, и Маю, и беременную Ольшу — тоже мертвую. Жены окружали его и манили к себе, и он видел страшные раны на их обнаженных телах. Каждую ночь его нездоровый разум переносился в сумрачный лес, где два огромных зверя рвали друг друга, а потом обращали к нему свои окровавленные морды, и он стрелял в них, стрелял, стрелял, но все впустую, все мимо…
Он, крича, просыпался в поту. Он будил Ларса и долго смотрел на мерцающий экран крохотного медийника, пытаясь понять, о чем это так тихо говорят забытые актеры.
Несколько дней он терпел, ждал, что кошмары отступятся от него. Так и не дождавшись, обратился к Эригу с просьбой дать еще хотя бы немного спасительной микстуры. Но доктор отказал, заметив строго, что привычка к подобным лекарствам сгубила немало хороших людей.
Яр на него разозлился. И доктор, кажется, почувствовал это.
— Тебе нужно на что-то переключить мозги, — сказал он. — Я скажу Айвану, чтоб он нашел для тебя подходящее занятие.
Так у Яра появилась постоянная работа — ему доверили кормить кур и собирать яйца на общественном птичнике.
Работа была несложная и Яр ее быстро освоил. Теперь ему приходилось часто бывать на улице, и он перезнакомился, кажется, со всеми деревенскими жителями. У него даже хватило смелости на то, чтобы завести ни к чему не обязывающий флирт с одинокой соседкой Лерой, женщиной неглупой, стройной и даже, пожалуй, красивой — несмотря на многолетнее отсутствие макияжа на ее лице.
То ли действительно работа помогла, то ли просто нужное время прошло, но странные сны теперь почти не беспокоили его. Он и засыпать стал легче, быстрее, и спал крепче, не просыпаясь, даже если знакомые кошмары вдруг к нему возвращались.
Через неделю он пошел в школу — так распорядился Айван. А вот Ларса учится не позвали, то ли из-за его инвалидности, то ли полагая, что он и так знает достаточно. Но проводник сам вызвался составить Яру компанию.
Школой называлась большая светлая комната в доме Айвана. Здесь же размещалась деревенская библиотека: несколько сот книг, бумажных справочников и сброшюрованных распечаток стояли на подписанных углем полках. Имелись здесь и компьютер, и мощный медийный центр, и даже мультифункциональный блок-процессор, подобный тому, что используют правохранители, — но доступ к этим электронным богатствам открывался лишь по особому разрешению старосты.
Пришедшие на занятия ученики садились на пол, некоторые приносили из своих домов табуретки или маленькие легкие скамейки и устраивались на них. Единственное плетеное кресло, что стояло возле печи, занимал учитель. Чаще всего в кресло садился седоволосый Петр — старый товарищ Айвана, один из основателей деревни. Иногда Петра подменял доктор Эриг или старший охотник Георг — человек немногословный, строгий и нелюдимый.
Яр стеснялся компании малолетних школяров и поначалу забивался куда-нибудь поглубже в угол, молчал, не решаясь задавать вопросы, но учителя слушал с большим интересом. Многое из услышанного было для Яра совершенно непонятно, и, чтобы разобраться, он оставался в классе после урока, когда все дети, даже любопытные, расходились. Случалось, что их беседы с учителем затягивались до позднего вечера.
— Общепринятое мнение, что города были спроектированы такими, какие они есть сейчас, весьма спорно. Мы считаем, что мегаполисы возникли на базе древних городов. Те просто развивались, росли, сливались. Известно, что в старом мире большинство жителей обитало вне крупных городов и занималось в основном сельским хозяйством. Но потом порядок начал меняться. Новые технологии облегчили труд на земле, производительность его выросла, и оставшиеся без работы крестьяне двинулись в города. Я упрощаю, конечно. Но результат ясен и нагляден: история человечества — это движение людских масс от периферии к центрам. Города всасывали население древних стран, и чем цивилизованней становился мир, тем быстрее шла урбанизация. Жители небогатых периферий стремились в богатые центры. Остающиеся вне городов люди были слабы и нежизнеспособны. Они вымерли, как прачеловеки.
— Вымерли? А как же люды? Кто они такие?
— Мы считаем, что люды — это бывшие жители города. Мегаполис теряет какое-то количество людей, высеивает их в окружающую среду — мы называем этот процесс эмиссией. Ты сам видел окраины, где живут опустившиеся горожане. И нам кажется логичным, что некоторые из них оказываются здесь, за городом. Видимо, процесс этот шел всегда, постоянно, с древних времен. Городские жители по тем или иным причинам покидали мегаполис и селились близ его границ. Конечно, современный горожанин не выжил бы в диких условиях. Но, как я уже сказал, процесс эмиссии идет очень давно, с той поры, когда простой человек еще умел брать от природы все необходимое для жизни. Эти остаточные, передающиеся от поколения к поколению знания и позволили людам выжить. А теперь вот мы учимся у них…
Каждый день ученики узнавали что-то новое. Даже Ларс признавал, что лекции идут ему на пользу. Они уже отличали съедобные грибы от ядовитых, знали пользу некоторых ягод и трав, могли развести огонь с помощью сухого мха и двух деревяшек, определяли птиц по издаваемым звукам, по оставленным следам угадывали зверей, разделяя их на безопасных и тех, от кого желательно держаться подальше.
Порой их внеурочные беседы заканчивались спором. И больше всех горячился Яр.
— То, что вы делаете со стариками, это неправильно! — убеждал он доктора Эрига. — Они видят свою старость, свое старение. Они умирают в полном разуме! — Яр ни за что бы не решился поднять эту волнующую его тему в присутствии Петра или Айвана. — Это страшно! Отвратительно!
— Ты про танатол?
— Да!
— Танатол — это наркотик, ввергающий человека в маразм.
— Это лекарство для легкого завершения жизни!
— Ты не первый, кого ужасают наши правила. И я даже знаю, почему это так. Ты представляешь себя на их месте. Ты не желаешь умирать в ясном разуме, ты хочешь тихо и незаметно для себя скончаться… Да, мы не даем старикам танатол. Это преступное расточительство — лишать разума самых опытных людей общины. Да они и сами не хотят. Не веришь? Спроси у них…
Эти споры в какой-то степени заменяли Яру сетевое общение, без которого ему было все трудней и трудней обходиться. Жизнь потихоньку приходила в норму, хоть и оставалась по-прежнему дикой и непривычной, и Яр все отчетливей ощущал, чего он лишился, покинув город. Страх почти уже не беспокоил его, страх уходил по мере того, как Яр постигал устройство нового мира. Теперь другое чувство мучило Яра — тоска. Он скучал по шуму города, по его ночной иллюминации, по гуляющим толпам людей. Скучал по настоящей жизни…
