Он нажал спусковой крючок и услышал, как во внутренностях трубы сработал запал. Огнеплюй мелко задрожал, внутри у него словно закипело что-то, но выстрела не произошло. Яр поборол сильное искушение заглянуть в закупоренный ствол.
Четыре метра.
Космачи шли, будто прогуливались. Они были изранены, но ни одна рана, кажется, не была серьезной. Пушечный залп оглушил их, и Херберт, посчитав великанов мертвыми, оттащил безжизненные тела подальше от ворот, где они никому не могли помешать.
Огнеплюй сделался горячим — Яр даже через одежду это почувствовал. Запахло паленым тряпьем.
«Сосчитаю до трех — и побегу», — решил про себя Яр, осознавая вместе с тем, что до трех он сосчитать не успеет — космачи доберутся до него раньше.
«Раз…»
Он чуть подался назад.
Из ствола капнуло что-то густое. В трубе хрипело и урчало.
«Два…»
Яр попятился. В этих космачах было, наверное, около трех метров росту. Один был пошире, другой повыше. А мордами они были сущие близнецы.
«Три…»
Космачи нависли над ним. Он знал, что сейчас будет — кто-то из этой парочки отвернет ему голову. Скорей всего этот, высокий.
Он прыгнул назад.
Огнеплюй вздохнул, и воздух перед лицом Яра вдруг превратился в нечто рыжее и горячее. Яр зажмурился, чувствуя, как обгорают ресницы и брови, как запекаются щеки, как плавятся выбившиеся из-под шапки волосы. Подумал, что на этот раз он точно сгорит.
Но пламя уже опало. Точнее, ушло вперед.
Липкая адская смесь Ларса выплеснулась на космачей. Те на миг замерли, не понимая, что случилось, потом взвыли и, упав на четвереньки, бросились бежать.
* * *
Два огромных живых факела врезались в толпу и пронеслись сквозь нее, разбросав людей, будто кегли. Объятые пламенем космачи, слепые, обезумевшие от боли и страха, неслись в деревню. Дорожка огненных пятен отмечала их путь.
Айван первым понял, что может произойти.
— Остановите их! — прокричал он.
Но никто даже не выстрелил в сторону горящих заживо великанов.
Космачи пробежали триста метров. Один — тот, что был повыше, — убежал чуть дальше; он ударился о бревенчатую стену бани и уже не поднялся. Второй влетел в сарай, пристроенный к кухонному домику, и метался внутри минут пять. Потом он затих, а сквозь крышу сарая пробились острые огненные лезвия, и полетели в предрассветное небо крутящиеся вихри искр. Пожар почти сразу перекинулся на кухню.
Баня занялась чуть позже.
Оторопевшие люди стояли, не веря своим глазам, раздавленные случившейся несправедливостью. Они только что вроде бы справились с одной бедой, как пришла беда новая — не менее страшная.
Спасти строения было уже невозможно — в считанные секунды гудящее пламя охватило крыши, а через несколько минут огонь с ревом выплеснулся из окон. Жар был такой, что задымился и вспыхнул куст полыни, торчащий из снега в пятнадцати шагах от охваченной пожаром бани. Громко трещали разрываемые огнем бревна. Горячий воздух, устремляющийся ввысь, подхватывал мириады горячих искр и широко их высеивал: на снег, на дорогу, на крыши домов и сараев, многие из которых были крыты соломой или дранкой. Огонь вот-вот мог перекинуться на соседние строения.
— Воду! — надрывался Айван, досадуя на медлительность послушных ему людей. — Несите воду! Лезьте на крыши!
Побитые картечью ворота ходили ходуном от ударов космачей. Их нужно было укрепить.
Над кухней взвилось облако искр — крыша с ревом и грохотом обрушилась внутрь охваченного огнем сруба. Горящие головешки раскатились по заледенелой земле, далеко разлетелись угли. Пламя, радостно ухнув, выбросило в светлеющее небо длинные горячие языки.
Звезды тихо растворялись в светлеющем небе.
В сорока метрах от основного пожара густо задымила кровля маленького сарайчика.
— Валите его! — прохрипел Айван. Подобрав в снегу кем-то брошенный топор, он первым бросился к дощатой постройке. И упал, удивляясь странному онемению в ногах и ощущая приятную легкость в голове — будто крепкого вина хлебнул от души. — Тушите, — едва слышно простонал Айван, думая, что кричит.
Близился рассвет. Восток наливался багровым — будто пролитая за ночь кровь и пламя разгорающегося пожара отразились в далеком небе, как в огромном уродующем зеркале.
* * *
Пожар унялся только к вечеру, и нельзя сказать, что в этом была заслуга людей. Огонь сожрал все, до чего мог дотянуться, люди лишь слегка замедлили его продвижение, но не сумели остановить. Помимо бани и кухни с пристройками, дотла сгорели две жилые избы, шесть сараев, навесы пустого дровяного склада, два амбара и птичник вместе со всеми курами. На счастье, пожар не пошел в глубь деревни, туда, где избы стояли плотно, а на запертых дворах бесилась чующая беду скотина. Обошлось вроде бы без жертв, но люди умучились настолько, что едва держались на ногах. Ворвись сейчас в деревню один полудохлый космач — и никто ничего не смог бы сделать. Даже Херберт почти разрядил свои батареи и уковылял в чудом уцелевшую генераторную восстанавливать силы. Разбрелись по домам и бежи: залечивать раны и ожоги, отлеживаться, отсыпаться. Сбился строгий график дежурств, остановилась вся работа, даже на площадке, где собирали Фрэнка, сейчас было тихо и пусто. И никто не пытался восстановить порядок, никто не загонял людей на места, не требовал от них невозможного — некому было: доктор Эриг возился с ранеными, старого Петра заперла дома его собственная жена, у охотника Георга были сломаны ноги. Все, кто обладал хоть какой-то властью, не могли или не хотели этой властью воспользоваться. И даже староста Айван, единственный, кто, наверное, смог бы заставить людей выйти на улицу, лежал сейчас в своей постели под тремя тяжелыми одеялами и бредил. Бледный и горячий, он, кажется, продолжал бороться с пожаром и космачами.
Даже подсчитать потери было некому… Ночью под воротами выли волки, пожирая залитый кровью снег. Оставшиеся в живых космачи унесли своих мертвецов, и этот факт, как потом доказывал доктор Эриг, подтверждал их разумность.
Наступили действительно трудные времена. Но это стало понятно позже. Пока же деревня спала мертвым сном. И только тихие стайки сбежавших из дома мальчишек бродили в ночи по заледеневшим тропам дежурных, а, намерзнувшись, бежали греться на еще горячее пожарище и издалека, скрывая страх и подначивая друг друга, разглядывали трупы людей и людоедов, валяющиеся возле никем не охраняемых ворот…
ГЛАВА 20
В главном зале главного деревенского дома было не протолкнуться — никогда прежде на совет не собиралось столько народу. Простых людей на заседания обычно не пускали, да они туда не шибко и рвались. Но не в этот раз. В просторной комнате набилось, наверное, под сотню человек. И каждый из них хотел высказаться.
