Ничего хорошего от гоблинов Глеб не ждал. Жестокие существа, обычно промышляющие охотой на равнинах, они не брезговали и человеческим мясом. Слабые поодиночке, собираясь в стаю, гоблины заставляли себя уважать и не раз наголо разбивали тяжеловооруженную охрану торговых караванов, следующих через их земли. Легкие копья с зазубренными наконечниками вырывали куски мяса из тела противника, оставляя открытые, ужасного вида кровоточащие раны. И гоблины виртуозно использовали это свойство длинномерного оружия, в забавах своих превращая порой какого-нибудь плененного рыцаря в истекающее кровью бесформенное существо, умоляющее своих мучителей о смерти. Было общеизвестно, что во владении копьем с гоблинами могли сравниться разве что королевские копейщики пятого ранга, и потому мало было любителей бродить в одиночку по землям зеленокожих приземистых охотников.
«Что загнало их в лес? — гадал Глеб. — Что заставило уйти с равнин этих существ? Какая сила смогла победить природный страх гоблинов перед лесом? Или это новый вид — Лесные гоблины? Говорят же, что есть гоблины Болотные, так почему бы не быть и Лесным?»
— Пришли, — сказал остроухий конвоир, и Глеб с интересом огляделся. Лес как лес. Поляна, поросшая кустами и молодыми березками. Нигде ни малейших признаков жилья, только едва заметные ниточки троп, вьющиеся меж деревьев.
Внезапно земля под ногами озирающегося Глеба разверзлась, и оттуда выглянула зеленая морда.
— Заходи, — просто сказала она, и Глеб, неуверенно оглянувшись на стоящего за спиной охранника, спрыгнул в землянку.
Пол оказался неожиданно глубоко, и Глеб чуть было не упал. Позвоночник хрустнул, пятки, ударившись о плотно утрамбованную землю, заныли.
Люк захлопнулся. В землянке было темно и прохладно. Пахло сеном, дымом и еще чем-то незнакомым, но приятным.
Разведя руки в стороны, Глеб попытался нащупать стены, но представив, как выглядит он со стороны — нелепо шарящий руками, словно слепец — стал терпеливо ждать, когда глаза привыкнут к темноте.
Хозяин землянки молчал, но Глеб явственно чувствовал, почти осязал внимательный взгляд, сфокусированный на нем.
Вдруг, резанув болью по глазам, вспыхнул огонь, высветил земляные стены норы, грубо сколоченный стол, кресло, полки, заставленные пыльными горшками всевозможных мастей и размеров, старого гоблина в рванье и со свечой в руке. Большие глаза гоблина отражали и множили пляшущий огонек свечи, и Глеб завороженно уставился на гипнотическую игру света в глубине темных зрачков. Гоблин ухмыльнулся, и из его рта пахнуло тухлой рыбой.
— Милое местечко, не правда ли? Прямо как у какого-нибудь вонючего хоббита. — Он поставил свечу на стол и растекся по креслу.
Глеб поразился размерам гоблина. Ростом тот был с нормального человека, может даже чуть выше, а заплывшая жиром фигура формой напоминала винную бочку, на которую, смеха ради, напялили старые рваные тряпки. И только руки и ноги были обычного для гоблина размера, и эта диспропорция между раздутым бочкообразным телом и тонкими иссушенными конечностями была настолько комична, что Глеб не выдержал и расхохотался.
Гоблин еще шире расплылся в улыбке, и живот его, практически целиком видный сквозь прорехи в одежде, заколыхался в такт хриплому смеху.
— А ты весельчак, как я погляжу. Хотя не каждый весельчак стал бы смеяться при подобных обстоятельствах, — произнес Большой Гоблин, утирая выступившие бисеринки слез. — Пожалуй, ты мне нравишься. Возможно, скоро ты понравишься мне еще больше. — Он провел длинным языком по эмали острых зубов и опять зашелся в неподдельном искреннем смехе.
Глеб, не прекращая смеяться, прикинул свои шансы на победу над этим хохочущим жирным гигантом, и почти сразу отбросил все мысли о схватке — слишком уверенно и спокойно держался гоблин. Мудрейший? Шаман? Да и о поджидающей наверху страже не стоило забывать.
— Я шаман, — словно услышав немой вопрос, подтвердил ставший серьезным хозяин землянки. — Хочу поговорить с тобой.
— О чем? — Глеб, не ожидая приглашения, огляделся в поисках стула, но не найдя ничего подходящего, опустился прямо на пол, на затертый тряпичный коврик со сложным орнаментом.
— Ты ведь принадлежишь обоим мирам? Ты Двуживущий?
Глеб осторожно, не зная, что последует за этими словами, кивнул. Гоблин мгновение помолчал, затем продолжил:
— Можно было не спрашивать. Когда видишь странствующего человека, можно утверждать, не боясь ошибиться, что он Двуживущий. Реже встретишь гнома или эльфа, пришедшего из того мира и уж никто никогда не разговаривал с Двуживущим гоблином или троллем. Никто не хочет выглядеть безобразным, словно плесневелая бочка на тонких ногах. Все хотят быть мускулистыми красавцами. Все хотят размахивать мечом и любоваться собой. Все… — Улыбка исчезла с лица шамана, и он, понизив голос до шепота, забормотал что-то под нос, словно позабыв о сидящем на полу человеке. Злобные огоньки блеснули в глубине его глаз, и Глеб испуганно оглянулся, подыскивая что-нибудь массивное и достаточно увесистое для удара.
Шаман рывком поднялся с кресла и, схватив Глеба за плечи, оторвал его от земли и стал встряхивать, все глубже и глубже запуская пальцы в ноющие мышцы.
— Новорожденный! Ты Новорожденный? Зачем ты пришел к нам? Говори?! — Шаман вновь перешел на членораздельную речь, теперь он почти кричал.
Глеб испугался неожиданной ярости шамана, столь быстро сменившей его улыбчивое благодушие, и заговорил, поспешно и сбивчиво, торопясь высказать то немногое, что мог сказать, с ужасом понимая свое положение — шаткое балансирование канатоходца над пропастью, ощущая близость смерти, на этот раз уже окончательной, чувствуя свою беззащитность и стыдясь ее:
— Да, я Новорожденный. У вас я оказался случайно. Мне нечего скрывать. Так получилось, что при Рождении я оказался в море. Это происходит всегда — ты не знаешь, что тебя ждет на этот раз, но каждое Рождение — это испытание, доказательство права на существование. Я должен был выжить, и я выжил, чтобы совершить то, чего не успел сделать в предыдущих жизнях. Не мешай мне шаман, я уйду. У меня есть дело, но вас оно не касается. Оно не касается никого из Одноживущих. Дай мне уйти.
— Не касается. Никого. Из Одноживущих, — закрыв глаза, нараспев повторил шаман. — Так не бывает, человек. Вслед за вами всегда идет смерть. Вам нужен этот мир лишь для того, чтобы чинить в нем насилие. Насилие, которое запрещено в вашем мире. Мы для вас лишь вызревающие колосья, ждущие жатвы мечом… Мы охотились на равнинах, но пришел человек и открыл охоту на нас. Мы бросили родные места и ушли на север, но люди следовали за нами, они разрушали наши хижины, убивали всех подряд — и детей, и стариков, и женщин. Им не нужна была наша земля, им было плевать на наши охотничьи угодья, им требовались мы. Только мы. Наша кровь, наши предсмертные крики, наша агония… Мы боролись. Копья обагрялись человеческой кровью, на хижинах белели ваши уродливые черепа, над огнем скворчало жиром ваше мясо… Но нельзя убить Двуживущего. И тогда мы ушли в лес. Не все племена решились на это, но самые отчаявшиеся пришли за помощью к лесным эльфам. Я был в составе той делегации. Эльфы запросили за помощь большую цену — мы должны были взять на себя заботу о Лесе, и никогда, никогда кровь разумного существа не должна была проливаться на корни деревьев. Это была дорога в один конец, но мы согласились. У нас просто не было выбора — либо смерть на равнинах, либо жизнь в пугающе незнакомом лесу. Эльфы дали нам пропуск — Древесный Топор, раскрывающий тропы в непроходимых чащобах, и мы, смирившись с новыми правилами, спрятались под зелеными кронами и за толстыми мшистыми стволами. Но и сюда пришли люди. Они вырезали половину племени и похитили Древесный Топор… А теперь, после всего этого, появляешься ты и говоришь, что это никого не касается! Зачем ты здесь?
