– Эй! Не заставляй меня идти к тебе! – пригрозил Дирт.
– Здесь я, здесь… Куда я денусь? – донесся из темноты голос пленника.
– Действительно, куда?.. – Лигхт представил, что сейчас творится на улице и поежился. – И когда только этот град прекратится?
– А он уже перестал, – сказал Паурм.
– Да? Что же это стучит?
– Дождь.
– Дождь?
– Да.
– Так может утром буря кончится?
– Навряд ли.
– Понимаю, – усмехнулся Лигхт. – На тот свет ты не торопишься.
– Это осенняя буря. С моря. Она может зарядить и на неделю, и больше…
– Ого! А сперва ты, вроде бы, обещал два дня.
Паурм пожал плечами. Пожаловался:
– Замерз. Уже ничего не чувствую… Вам понравился мой рассказ?
– Что ж, история твоя действительно неплоха, – признал Лигхт. – Дирт!
– Что?
– Наломай дров, подкинь в огонь. Налей горячего чаю, дай ему. И хлеба немного.
– Ему? – Дирт удивился. – Чай? Хлеб?
– Да! Я что, непонятно выражаюсь? И веревку сними ненадолго, но глаз не спускай! Как поест, свяжи обратно.
– Ладно, сделаю, – неохотно сказал Послушник.
– А я спать ложусь. Поздно уже… Ты дежуришь первый.
– Хорошо.
– Разбудишь меня ближе к утру. Все понятно, что надо сделать?
– Да.
– И не спускай с него глаз!
– Темно же!
– Значит привяжи его к себе.
– Ладно, я все понял, учитель.
– Ну и хорошо.
Лигхт зевнул, растянулся на полу, на постланном одеяле и почти сразу же захрапел.
Дирт вздохнул, поднялся.
– Горячий чай? – буркнул он. – Вору? – ударом кулака он сорвал одну из полок. Взвизгнули ржавые гвозди, грохнула об пол доска. Испуганно фыркнула проснувшаяся лошадь. Дернулась, лягнула хлипкую стену, чудом не проломив дыру.
– Тихо, тихо… – успокоил животное Дирт. – Спокойно. Все в порядке…
Он, присев на корточки перед остывающим очагом, сунул доску в угли и долго смотрел, как занимается огонь. Как по дереву струятся маленькие язычки пламени, голодные и торопливые. Сплетаются, толстеют, расползаются, набирают силу… И вот уже толстая доска полыхает, трещит, стреляет искрами…
– Эй, ты! Вор! – Дирт повернулся лицом ко тьме.
– Что?
– Не спишь еще?
– Нет.
– Сейчас я развяжу тебе руки. Перекусишь.
– Хорошая новость.
– Признайся, ты ведь сбежать хочешь?
– Я хочу жить.
– Не сомневаюсь, – хмыкнул Дирт. – Не вздумай даже дернуться без моего разрешения!
– Не буду, – пообещал Паурм.
– Смотри!.. Эх, была б моя воля, уж я бы тебя!.. – Дирт крякнул, сжал кулак, хрустнул пальцами. – Жду не дождусь, когда Послушание кончится. Надоело!.. Слышишь меня? Эй, ты!
– Что?
– Не знаешь случайно, как заканчивается ученичество?.. А?.. Ну, чего молчишь?
– Не знаю.
– Где уж тебе… Ладно, давай, ползи сюда. Сейчас жрать будешь.
Паурм с трудом опрокинулся на бок, застонал, стиснул зубы – боль пронзила затекшие мышцы. Полежал немного, выжидая, пока боль немного утихнет, а потом, извиваясь, словно червяк, пополз из темноты на свет.
Несомненно, буря стихает. Времени остается совсем ничего – сутки, двое – не больше.
Град прекратился, только дождь бьет по крыше, и ветер гудит.
Еще день-два… Времени мало…
Нет, не убежать – молодой сидит у огня, смотрит пристально, неотрывно. Даже не моргнет. И веревка прочная. Стянули так, что не шевельнешься. Руки, ноги снова стынут. Занамели, стали как чужие…
Нет, не убежать…
Одна надежда – слова.
Одна надежда – убедить.
В старшем есть слабина. Скоро он проснется. Можно будет потолковать с глазу на глаз.
С молодым лучше не говорить. Он опасен.
Старший умней. В этом его слабость.
Еще день-два.
Две легенды.
Надо успеть.
Надо…
Связанный Паурм лежал у холодной стены и вслушивался в гул непогоды.
Вскоре он заснул.
Утром вернулся град. Грянул по крыше, вышиб окно, ворвался внутрь домика.
– Подъем! – проревел Лигхт.
– Что?! – Дирт вскочил, спросонья ничего не понимая, ничего не видя. Метнулся к двери, схватился за меч, подумав, что пленник сбежал. Запнулся о Паурма, чуть не упал. Ледяной горох ударил его в лицо, ветер ожег кожу.
– Что?!
– Окно!
Плененный ураган метался по тесной комнате, ища простор. Бился в стены, в потолок, сотрясал стропила, пробовал балки на прочность.
Лигхт опрокинул тяжелый стол.
– Помогай!
– Что?!
– Окно выбило! Ослеп, что ли? Навались! Надо заткнуть его!
Вихрь кружил острые ледышки, перемалывал в снежную пыль. Вьюжило так, что почти ничего не было видно. Ноги скользили.
– Проклятье! Сейчас крышу снесет!
Прирожденные навалились на стол, толкнули его к выбитому окну. Загородили. Сразу стало тише, но, все равно, буря исступленно рвалась внутрь, свистел ветер, и скакал по полу ледяной горох.
– Неплотно! Поднажми! Проклятье! Давай, полки срывай! С гвоздями! Надо заколотить!
Дирт обрушился на стены, подобно урагану. Содрал несколько широких досок.
– Приколачивай!
– Чем?!
– Чем хочешь! Хоть кулаком!
Испугано ржали лошади, раздували ноздри, фыркали. Им досталось – окно находилось как раз напротив, и ветер швырял ледяную картечь прямо в них, беспощадно жалил, безжалостно колотил.
Дирт опрокинул дубовую скамью. Натужно крякнув, отломил ножку. Стал ею вбивать ржавые гвозди.
– Не так! Проклятье! Что ты делаешь? Стол все равно не приколотишь! Просовывай, просовывай под него! Вот-вот! За столешницу! Окно забивай! Стол пусть так стоит! Крепче, крепче!..
– Все! – Дирт вколотил последний гвоздь, опустил руки.
– Надо заткнуть щели.
– Чем?
– У нас есть старое одеяло.
– Его можно просто наколотить поверх. А потом снимем.
– Хорошая идея! Гвозди есть еще?
