– … Те крестьяне в харчевне сказали, что он никуда не годный колдун. Что он, словно какая-то знахарка, лечил их, снимал сглаз, предсказывал погоду. Неужели старость так изменила его? Где его величие, мощь? Если бы только они знали…
– … Я ушел от учителя, когда мне исполнилось двадцать два года. Я был обижен на него. Я хотел силы, хотел знаний, а он так ничего и не открыл мне. Только постоянно поучал и воспитывал. Рассказывал странные сказки, смысл которых я не понимаю до сих пор…
– … И все-таки он мой учитель. Наставник. Он готовил меня к будущему. Благодаря ему я научился разбираться в магии, в стихиях, в энергиях. Но никогда не творил волшбу сам, не умел. Он вылепил меня. Сделал человека из маленького грязного пастушка, из деревенского мальчишки… Он заменил мне родителей, открыл для меня мир…
– … Я до сих пор думаю и не могу решить… То, как Талисман попал ко мне в руки, было ли это волей случая, или все было заранее предопределено? Предчувствовал ли что-то учитель? Знал? Иногда мне казалось, что он видит будущее…
– … Через десять лет я вернулся и нашел его. Я уже был Хранителем Талисмана. Он слышал обо мне. И гордился мной…
– … Уже тогда он был стар. Сколько же ему сейчас?…
– … А потом я вновь покинул его. Между нами было так мало общего. Я был Хранителем Талисмана, а он был магом. Волшебником…
– … Он жил здесь, потом уходил куда-то, странствовал, через некоторое время возвращался. Иногда никто ничего не слышал о нем годами. Чем он занимался? Где жил?..
– … Порой я слышал его голос. Он говорил что-то, но что, я не мог разобрать. Слова звучат вот здесь, в голове, его голос, его интонации. Они невнятны, но каким-то образом, через некоторое время я понимаю, что он хотел мне передать…
– … Он умирает. Я знаю это. Нам надо успеть…
Солнце село. Постепенно стемнело. Высыпали на небо звезды, а Кирк и Чес все шли и шли в ночи. Светила ущербная луна и ее света хватало для того, чтобы не сбиться дороги. И только далеко за полночь друзья сделали остановку. Поели, не экономя припасов, и легли спать.
Но им не спалось. Они оба молчали и, лежа на спине, смотрели в высокое небо, полное звезд. Чесу даже эти звезды казалось родным, и он грезил наяву, все вспоминал и вспоминал. А Кирку чудилась близкая погоня, и он крепко сжимал в руке холодную ребристую рукоять меча.
Заснули они только под утро.
И сразу проснулись.
Уже светило невысокое солнце, красное, опухшее.
– Пора, – сказал Чес.
Друзья поднялись, чувствуя себя разбитыми, обессилевшими. Сказывались вчерашний переход и короткая ночь.
– Уже совсем рядом, – пробормотал Чес, еще не окончательно очнувшись, но уже запихивая в вялый рот куски вонючей солонины, тяжело пережевывая еду. – Надо спешить. У нас совсем мало времени. Он слаб. Он уходит. Сегодня… – Какое-то щемящее предчувствие гнало его вперед. Он знал, что остались считанные часы.
5
– Пройдем мимо перелеска, – Чес сидел посреди дороги, на полупустом мешке, небрежно бросив его прямо в мягкую дорожную пыль. Он снял затертые до дыр в подошвах кожаные сапоги и, блаженствуя, шевелил пальцами ног. Кирк присел чуть в стороне, на обочине. Он похлопывал ладонями себя по бедрам, по икрам, массировал закаменевшие, сведенные судорогой усталости мышцы. Чес говорил и показывал рукой:
– Поднимемся во-о-он на тот холм, где сосна на вершине. И оттуда уже будет видна деревня… А под холмом бьет родник. Вода там холодная, вкусная. С него начинается Змеиный ручей… Надеюсь, он еще там. Сколько, все-таки, времени прошло…
Солнце перекатилось у них над головами и теперь начало медленно спускаться к закату.
Чес достал из кармана лоскут мягкой замши, подпорол его игрушечным ножиком, разорвал надвое. Затем взял в руки прохудившийся сапог, сунул кожаный клок внутрь, закрыл дыру в подошве. Повозил лоскут, пристраивая понадежней, и осторожно, стараясь не сбить заплату, обул правую ногу. Тоже проделал и с левым сапогом.
– Ну, что?.. Пора! – Он хлопнул себя по коленям, встал. Поднял мешок, отряхнул его низ от пыли, забросил лямки за плечо. Кирк, кряхтя, поднялся с травы.
– Пора, так пора.
– Через полтора часа будем на месте.
– Наконец-то…
Друзья направились к далекому перелеску, к пологому, возвышающемуся над степью холму с зонтиком сосны на вершине, к невидимой еще безымянной маленькой деревне, что стоит у истока Змеиного ручья…
Чес привалился плечом к толстому шершавому стволу, липкому от подтеков пахучей смолы. Высоко над головами друзей раскинулась узорчатая крона сосны; она словно бы растеклась по небу, вцепилась в него ветвями, расплющилась под тяжестью. Сквозь сплетения зеленых кистей игл с трудом пробивались редкие лучики солнца, и внизу, у мощных спрутообразных корней, частично вылезших из земли, было тенисто. Легкий ветерок обдувал вершину холма.
Чес закрыл глаза, подставил ветру улыбающееся загорелое лицо.
Рядом Кирк оперся спиной о ствол вековой сосны и восхищенно смотрел на открывшийся простор.
Вокруг холма, всюду, от горизонта до горизонта развернулось желто-зеленое покрывало степи. Местами на нем, словно диковинные крепости, щетинились частоколами деревьев перелески. Серой ровной нитью рассекала степь протянувшаяся с востока на запад дорога. Синяя жилка ручья выбегала из густого кустарника, растущего под холмом, долго петляла по равнине и, наконец, терялась где-то на половине пути к горизонту. Небо, огромное, живое, зависло над миром голубым куполом, поддерживаемое в центре столбом могучей сосны.
И несколько темных коробочек вросли в землю там внизу, выстроились вдоль дороги, прильнули к жилке ручья. Ровные прямоугольники вспаханных полей резко выделяются на фоне безграничной неокультуренной равнины. Деревня!
Чес открыл глаза. Улыбка сбежала с его лица. Нехорошее предчувствие вдруг ужалило сердце. Зов…
– Пойдем.
– Красота какая! – выдохнул Кирк. Еще никогда не доводилось ему видеть ничего подобного. Что-то словно перевернулось в душе, в один короткий миг для него открылось нечто незнакомое, волнующее. Нахлынули неведомые ранее чувства. И все стало таким мелочным, таким ненужным и пустым рядом с этим чарующим раздольем и величием…
– Пошли, – вновь сказал Чес, и Кирк очнулся.
– Туда? – он показал рукой на далекие крохотные домики.
– Да.
Друзья заспешили вниз по склону, и мир стал уменьшаться. Сдвинулся, сузился горизонт. Вогнутая необъятная равнина постепенно приняла нормальный вид. Исчез из поля зрения вьющийся по степи ручей. Небо поднялось на недосягаемую высоту и не казалось больше куполом мира.
Горячая пыльная дорога сбежала с холма.
Видные с высоты деревенские дома вновь затерялись среди складок степи, попрятались в высокой траве, словно испуганные птенцы куропатки.
