Ведьме почему-то не спалось.
Не давало покоя то, что она почуяла возле коровы.
Предчувствие скорой гибели.
Храпел хозяин на широкой лавке у печи, на полатях ворочались девочки. Скрипел где-то возле потолочной балки сверчок, и за стенами порой начинали осторожную возню мыши.
Ведьма мерзла. Она куталась в одеяло, сжималась в комочек, но никак не могла согреться.
В конце-концов она все же забылась некрепким сном.
А утром ее разбудил промозглый холод.
И страх.
Предчувствие гибели.
Она оторвала тяжелую голову от подушки. Глянула в окно. Ей показалось, что стекла залеплены снегом.
Снег? Летом?
Туман! Необычайно густой туман был на улице. И постепенно вливался в дом, в комнату. Втекал через распахнутую настежь дверь.
Странный туман, обжигающий холодом.
Испуганно мычала корова. На улице кто-то что-то кричал. Вопил.
Захлебывался туманом.
Ведьма приподнялась на локте.
Кроме нее в комнате никого не было. Хозяева куда-то ушли.
Может это кричит кто-то из них?
Она отбросила одеяло, села на постели.
Тем временем густое облако серой непроницаемой мглы все расползалось по избе, стелилось по полу. От него веяло холодом и сыростью. И жизнью. В тумане что-то медленно двигалось, какие-то неясные тени, сгустки, завихрения.
Ведьма хотела встать, подойти ближе и сунуть руку в это промозглое облако, попробовать его на ощупь, как тут прямо под окнами дома кто-то дико закричал. Ведьма вздрогнула. Крик тотчас оборвался. И в это же мгновение она услышала негромкое звериное рычание. И жуткое чавкание.
Туман – туман? – уже подбирался, подползал к кровати.
И вдруг она поняла – узнала, почувствовала – что это не просто туман. Не туман вовсе.
Она затравленно огляделась – куда? – окна были залеплены мглой, в дверях клубилось ужасающее облако. Туман был всюду.
А еще эти приглушенные туманом звуки. Крики. Негромкое и оттого еще более жуткое рычание под окнами. Чавканье.
Она зажмурилась, боясь увидеть нечто такое, что способно в одно мгновение помутить рассудок, соскочила на пол – босые ступни утонули в седых волокнах, ногам сразу стало нестерпимо холодно – и ринулась прямо в дверь, выставив перед собой руки.
У туман был странный аромат и вкус.
Ведьма едва не остановилась, сделав первый вдох-глоток. Ей показалось, что она сейчас задохнется. Но она сдержала поднимающуюся к горлу панику, нащупала дверной косяк и метнулась наружу, прочь из избы.
И тотчас упала на пороге, обо что-то запнувшись, подскользнувшись на чем-то. Онемел ушибленный локоть.
Ведьма попыталась встать, отползти, но падение оглушило ее, и она, потеряв ориентацию, все натыкалась на какую-то стену, слепо шарила руками вокруг, и под ногами ее было что-то мягкое. То, обо что она споткнулась.
Труп.
Кровь.
Таура. Это была Таура. Маленькая девочка с личиком, похожим на солнышко.
Ее тело лежало на пороге.
Таура.
И у нее не было головы…
Ведьма вздрогнула. Сдавила виски кулаками, заскрежетала зубами.
Маленькая девочка, которая называла ее Мамой. Маленькое тельце под ногами. Кровь…
Есть расхотелось.
Ведьма встала и долго бесцельно бродила по дому, пытаясь забыть то, что только что так необычайно ярко привиделось ей в воспоминании.
Ночью она проснулась и долго лежала, уставившись в темноту, туда, где должен был быть потолок. Она размышляла, что же теперь ей надлежит делать. Где и как искать ненавистного колдуна. Куда пойти, на что надеяться…
Когда забрезжил рассвет, она забылась чутким сном.
Через час ведьму разбудил дикий голод.
3
Утро выдалось зябкое – чувствовалось приближение осени. Пласты тяжелого низового тумана вылизывали траву, медленно стекая в овраг. Не было видно ни леса, что рос вокруг холма, ни протекающей внизу реки – все вокруг утопало в непроглядном седом облаке.
Ведьма спустилась с крыльца, погрузившись в туман по пояс, и направилась к сараю. Она шла осторожно, боясь оступиться, плыла, вытянув перед собой руки, готовая смягчить падение.
Сарай был битком набит дровами.
Ведьма набрала охапку сухих березовых поленьев и так же осторожно вернулась в избу. Свалив дрова возле печи, она отряхнулась, присела на корточки и стала сдирать с поленьев тонкие локоны бересты. Она не торопилась. Пока туман не рассеется, идти все равно некуда.
Некуда идти…
Развести огонь в печи – это значит оживить дом. Согреть его, дать ему Силу.
Только хозяин растапливает печь. Или хозяйка.
Где теперь искать колдуна? Неужели придется остаться здесь? Пережидать зиму.
А колдун тем временем уходит все дальше, и слабнет память, и ненависть уже не та, что была раньше. Время дорого, задерживаться нельзя.
Но куда идти?
Хоть куда! Лишь бы идти!
Нет, пока надо отдохнуть. Иначе свалишься на полдороге, или, еще хуже, рухнешь в тот момент, когда приблизишься к колдуну. Когда захочешь обратить на него свою ненависть, протянешь руку, чтобы коснуться пальцем, чтоб передать проклятие и тотчас свалишься в голодный обморок. То-то он посмеется!
Надо отдохнуть, поесть, набраться сил.
День-два. Быть может неделю.
Не больше.
А потом… Куда?
Ведьма засунула ворох бересты в печь. Поверх положила четыре полена. Достала из рукава толстую спичку, чиркнула о половицу и какое-то время задумчиво смотрела на огонек, подбирающийся к пальцам…
Нельзя останавливаться. Иначе погаснешь, растеряешь пыл. Надо идти, идти, идти. Стремиться к своей цели. Чтоб ожечь, опалить ненавистью. В этой ненависти вся сила…
Ведьма поднесла спичку к растопке, и огонь перекинулся на сухую бересту. Затрещал, разгораясь. Черный дым потянулся в глубину печи. Занялись сухие поленья.
Ведьма протянула руки к пламени. Прикрыла глаза, наслаждаясь теплом.
Но что-то мешало полностью расслабиться. Что-то настораживало, какое-то едва уловимое воспоминание. Ощущение…
Что-то не так.
Что-то…
И вдруг она вздрогнула.
Стул!
Она обернулась, чтоб убедиться.
Стул, который вчера был опрокинут, сейчас стоял посреди комнаты. Кто-то поднял его, поставил, когда она спала. Кто-то был здесь. Рядом с ней. А она даже ничего не почувствовала.
