— Разумеется. Чем сможем…
* * *
— Вызывали? — буркнул протиснувшийся в дверь Батон, и комнату старейшин тут же наполнила кислая вонь перегара.
— Завязывал бы ты с сивухой, Мишаня.
— Чего надо, спрашиваю?
— Садись, — Ерофеев указал охотнику на стул. — Калининградская группа отправляется к разрушенной базе учебного центра за необходимым снаряжением для лодки. Нужен проводник.
— Сейчас нельзя. Тварь там какая-то в районе старого аэродрома появилась, еще не разобрался, — нехотя отозвался Батон и поскреб подернутую щетиной скулу. — Добытчики ее Матерью окрестили. Буренок да залетных мародеров за милую душу дерет. А чего, там их ферма неподалеку — вот ей и жрачка, и кров.
Животноводческую ферму Пионерска, окруженную лугами, усеянными метровыми цилиндрами тюков из травы, выбирающиеся на поверхность добытчики обходили стороной. Поползли слухи о безмозглых и свирепых курицах размером со страуса и двухголовых боровах с перекрученными телами. Но самыми опасными представителями новой живности в окрестностях фермы стали коровы. Безобидные, греющие сердце русского человека милые пятнистые буренки под воздействием неведомых ядов превратились в хищных тварей с вытянутыми мордами и пастями, усеянными несколькими рядами острых, как бритвы, зубов.
Мясо их казалось съедобным, но после нескольких отравлений и короткой вспышки непонятной сыпи у детей, от него пришлось отказаться. А из вымени у этих чудовищ, по слухам, сочилась настоящая кислота.
— Что-нибудь еще известно? Видели ее? — придвинулся начальник службы безопасности, Евгений Сергеевич.
— Крохи, — пожал плечами Батон. — Кое-кто из пришлых мужиков говаривал, что днем в окрестностях фермы хоть хороводы води да на травке нежься. Но после заката — как вымирает все разом. Идти туда можно только пьяным или если жить надоело.
— А почему Мать? Странное название…
— То-то и оно. Штука одна непонятная. Добытчики-морпехи, что в прошлом месяце к нам из бункера в юго-западной с караваном умудрились прийти, рассказывали, будто раз они к нам мимо старого самолета шкандыбали, на закате. Так вот, почудился им вдруг голос ребенка, а откуда идет — непонятно. Там ведь такие места есть — трава мне до шеи достает. И голосок-то, главное, жалобный-прежалобный, то ли плачет, то ли зовет. А потом, вроде как, женщина тихонько петь начала или рассказывать что-то. Трое на звук пошли — никто не вернулся. Хотя орали так, что пара караванщиков так на месте с обмороком и полегли, а начальник конвоя, спина в два обхвата, в штаны напустил. Может, и брешут, но поди теперь, дознайся…
— Мы тебя за этим, собственно, и позвали, — выслушав охотника, перешел на деловой тон Евгений Сергеевич. — Ты ведь у нас по мутантам спец. Мать там, или Отец — то нам, как говорится, до лампады. Дорогу к складу нужно расчистить, и как можно скорее. Калининградцы Лобачева, вроде, уломали, так что отплывают как только, так сразу.
— Принесла же нелегкая! — буркнул охотник. — Мне что, заняться больше нечем, кроме как сафари устраивать?
— Будешь заниматься тем, чем совет постановил, — сухо отрезал Ерофеев. — Или слабо? Оплата сдельная — цинк патронов. Плюс, я слышал, что у тебя вроде как выпивка закончилась…
У Батона дернулась скула, и он исподлобья посмотрел на собеседника.
— Лерке скажи, пусть через три часа у гермы меня ждет. Сегодня пойдем, — сказал он и, увидев протестующий жест Ерофеева, быстро добавил: — Сроки короткие, вдвоем больше силков расставим. Приманка ее нужна.
— Знаю, вы обычно вместе охотитесь, но сейчас-то случай особый, — сделал попытку дед. — Да у нее и свадьба скоро, ты же знаешь.
— Вот по-особенному учить и буду, а то что-то она у меня на буренках расслабилась. Чем больше зверина, тем больше опыта, — Батон поднялся, и подлатанный скотчем пластиковый стул с облегчением скрипнул. — Надо ведь будет на кого-то все оставлять, когда… если…
— Если хоть один волос, — в какой уже раз пригрозил Ерофеев, прекрасно зная, что девчонка ни с кем из местных не была в такой безопасности, как в компании охотника, — то я тебя…
— Что, по щам надаешь? — поддерживая давно заведенную игру, беззлобно ухмыльнулся тот, прикрывая за собой дверь. — Милости прошу — только, смотри, не нахлебайся.
— Одна она у меня, Миша.
— У меня тоже…
По обыкновению проигравший в перепалке Ерофеев растерянно посмотрел на Евгения Сергеевича. Тот молчал, задумчиво шевеля усами.
В остающееся после работы на грибной плантации время Лера любила возиться на кухне, готовя наживку для силков Батона. Охотник с малых лет брал смекалистую и быстро учившуюся девчонку с собой на поверхность, упрямо отклоняя кандидатуры парней-подмастерий. Со временем черствый смурной одиночка крепко привязался к помощнице, да и Лерка явно тянулась к нему. Ерофеев поначалу дергался, но, увидев, что Батон ей то ли вместо отца, то ли вместо старшего брата, махнул рукой.
Лера и Батон — хрупкая девчонка и изуродованный великан-охотник — были чем-то неуловимо друг на друга похожи и странным образом друг друга дополняли. Может быть, оттого, что оба были сиротами — две потерявшие семью, в одночасье замкнувшиеся в себе души, неосознанно тянущиеся друг к другу…
Ерофеев понимал: сам он отца Лерке не заменит — ни по возрасту, ни по авторитету, ни по отношению. А вот у Батона получится… Получается. А угрюмый здоровяк, навсегда разлученный Катастрофой со своей семьей, видит, наверное, в девчонке своего собственного ребенка… Если бы тот остался жив, если бы мог вырасти, был бы как раз Лериным ровесником.
Нелюдимого и сильно пьющего Батона в убежище терпели только за одно — редкостное умение разбираться с хищными тварями с поверхности. Нет-нет, кто-то из благодарных обитателей бункера совал ему под матрац пару патронов, пока Батон был в очередной отлучке, а иные и шкалика сивухи не жалели. Ясно ведь, что жизнь у мужика не сахар — каждый день в одиночку с чудовищами воевать. Мишу костерили, побаивались, но уважали и берегли.
Но только по силам ли и ему та тварь, что завелась теперь в окрестностях?
* * *
Когда в назначенный час экипированная Лера топталась у преграждающих выход на поверхность гермоворот и привычно налаживала дыхание в заранее натянутом душном респираторе, кто-то осторожно потрогал ее за локоток.
— Возьми, возьми, горлица, — ласково забормотал улыбающийся Птах, вкладывая в ладонь девушки странную изогнутую костяшку. — Счастье тебе дедушка принес.
Долго держать под замком безобидного и уютного старца, к которому все жители убежища давно привыкли, Ерофееву не позволила совесть. Показательные меры приняли, и будет.
— Что это? — Лера с любопытством повертела странный подарок.
— Повстречалась Птаху в странствиях девица с младенцем. Доброго человека горьким плачем звала, — с охотой принялся объяснять старик в своей непонятной манере. — И пришел к ней добрый человек, и говорили они с восхода и до заката солнышка. И не мешали им ни птицы небесные, ни твари земные, но попрятались да беседу слушали.
