— Нет, он это сказал для примера. На вид мне показалось — более или менее сходится.
— Исходя из данных, которые сообщил вам офицер полиции, а также из ваших личных наблюдений, считаете ли вы цифру в сто пятьдесят фунтов, зафиксированную в ваших показаниях от восьмого мая, вашей окончательной оценкой веса нападавшего?
— Да.
— Способно ли что-либо из услышанного вами в этом зале изменить ваше мнение?
— Нет.
У него открылось второе дыхание, как у мальчишки, уминающего последний кусок торта. Мистер Меджесто поймал кончик утраченной нити, только я не догадывалась который.
А я изрядно выдохлась. Как могла старалась держаться, но сил уже не оставалось. Надо было каким-то образом восстановиться.
— Если не ошибаюсь, вы утверждаете, что вам было нанесено несколько ударов в лицо?
— Да.
— И у вас лицо было залито кровью?
— Да.
— И у вас слетели очки?
Задним умом понимаю, что нужно было его срезать: «Ни одно из этих обстоятельств не лишило меня зрения».
— Да, — только и сказала я.
— Вы обращались за медицинской помощью по поводу телесных повреждений?
— Да.
— Когда именно?
— В ту же ночь, как только добралась до общежития, перед тем как ехать в полицейское управление — я сразу сообщила в полицию. На полицейском автомобиле меня отвезли в больницу имени Крауза Ирвинга, а там доставили в лабораторию и прописали лекарство для заживления ран на лице.
Не пасовать. Держаться. Излагать только факты.
— Удалось ли вам после нападения отыскать свои очки?
— Очки нашли полицейские…
Меджесто не дал мне договорить:
— Значит, вы ушли из парка без очков? Когда вы уходили, очков у вас не было?
— Не было.
— Припоминаете что-нибудь еще?
— Нет.
Он затыкал мне рот. В открытую поливал презрением.
— Можете вкратце описать, во что вы были одеты ночью пятого октября?
Поднявшись со скамьи, мистер Райан поправил:
— Восьмого мая.
— Восьмого числа мая месяца, — перефразировал по-своему Меджесто, — какая на вас была одежда?
— Джинсы фирмы «Кельвин Кляйн», голубая блуза рубашечного покроя, толстая шерстяная кофта цвета беж, мокасины и нижнее белье.
Гадостный вопрос. Я сразу поняла, что за этим последует.
— Кофта без застежки или на пуговицах спереди?
— На пуговицах спереди.
— Значит, вам не пришлось стягивать ее через голову? Это так?
— Да, так.
Я закипала. Ко мне вернулась уверенность, потому что моя одежда не могла спровоцировать изнасилование — ни с какой стороны.
— Если не ошибаюсь, вы показали, что нападавший попытался вас раздеть, но, не справившись, велел вам сделать это самостоятельно?
— Да, верно, у меня был ремешок. Стоя ко мне лицом, нападавший не смог справиться с пряжкой. Он сказал: «Давай сама», и мне пришлось подчиниться.
— Ремень был вставлен в ваши джинсы фирмы «Кельвин Кляйн»?
Это он произнес с издевкой, чем застал меня врасплох. Не брезговал никакими средствами.
— Да.
— Тот человек стоял к вам лицом?
— Да.
— И вы утверждаете, что он не смог справиться с пряжкой — очевидно, сложной конструкции, — на которую застегивался ремень?
— Угу.
— И вы расстегнули ее самостоятельно, по его приказу?
— Да.
Он выбрал этот момент, чтобы заговорить о чем-то более существенном. На меня посыпались вопросы о ноже насильника. На самом деле я видела этот нож только на полицейских фотоснимках с места преступления да еще в своем воображении. Я честно сказала Меджесто, что насильник словесно угрожал мне расправой и делал такие движения, как будто вот-вот выхватит оружие из заднего кармана, но ножа я не видела, потому что мне все время приходилось отбиваться.
— Правомерно ли сказать, что вы были чрезвычайно испуганы? — Меджесто стал продвигаться дальше.
— Да.
— В какой момент вы впервые почувствовали испуг?
— Как только услышала сзади шаги.
— У вас участился пульс?
— Видимо, да, участился.
— Вы это отчетливо помните?
— Нет, отчетливо не помню, чтобы у меня участился пульс.
— Помните ли вы, что вас охватил страх, что участилось и затруднилось дыхание?
— Что охватил страх — помню; наверно, присутствовали и какие-то физические симптомы, но не то чтобы я задыхалась.
— Помните ли вы что-нибудь еще помимо ощущения страха?
— Мое психическое состояние? — Поскольку именно это и подразумевалось, я решила выразиться прямо.
— Нет, — сказал он, — физическое. Может быть, вы помните, как у вас от страха засосало под ложечкой? Накатил озноб? Изменилась частота пульса, сбилось дыхание?
— Нет, таких конкретных проявлений не помню, разве что свой крик. Я все время повторяла насильнику, что меня сейчас вырвет: мама давала мне читать статьи, где сказано, что рвота способна оттолкнуть насильника.
— То есть это была уловка, имеющая целью отпугнуть того человека?
— Да.
— Вы узнали имя нападавшего?
— В смысле, когда узнала или…
— Вы узнали имя нападавшего?
— Нет, сама не узнавала.
Мне был не вполне ясен смысл. Для себя я решила, что вопрос относится к событиям мая.
— Встречались ли вы с этим человеком до мая тысяча девятьсот восемьдесят первого года?
— Нет.
— Встречались ли вы с этим человеком после мая тысяча девятьсот восемьдесят первого года?
— Нет.
— Ни разу?
— Ни разу.
— Когда вы увидели его после мая тысяча девятьсот восемьдесят первого года?
Я описала инцидент пятого октября. Уточнила, когда и где это было и как мне на глаза попался — в том же месте и в то же время — рыжеволосый патрульный, который впоследствии оказался офицером Клэппером. В заключение я рассказала, как позвонила в полицию и приехала в Управление охраны общественного порядка, чтобы передать описание внешности насильника.
— Кому именно вы передали описание? — спросил он.
Мистер Райан запротестовал:
— Полагаю, это выходит за рамки первоначального опроса. Выяснение дополнительных сведений целесообразно отложить до основных слушаний.
