— Присмотри, чтобы она ни с кем не общалась, — заглянув в дверь, укоризненно напомнил Лоренц, да только это правило уже было нарушено.
Оказавшись в конференц-зале, я попыталась найти во взгляде полицейского подтверждение тому, что не ошиблась с выбором. Однако его лицо ничего не выражало. Я почувствовала, как к горлу подкатывает волна тошноты, и стала мерить шагами пространство между столом переговоров и рядом стульев у стены. В горле стоял комок. В эти минуты я окончательно уверилась, что ткнула пальцем в небо. Я твердила себе, что действовала второпях и пренебрегла возможностью как следует разглядеть тех двоих. Так хотелось скорее покончить с этой процедурой, что я не успела сосредоточиться. С самого детства родители меня ругали: суетишься, торопишься, не хочешь подумать.
Дверь открылась, и в зал вошел удрученный Лоренц. Я успела заметить стоящую в коридоре Гейл. Он закрыл за собой дверь.
— На самом деле это был четвертый? — спросила я его.
Лоренц, дюжий, плотный человек, подошел бы на роль отца семейства в каком-нибудь сериале, только вид у него был более мужественный, с чертами типичного жителя северо-востока. У меня сразу возникло чувство, что он разочарован. Ему даже не потребовалось ничего говорить. Я выбрала не того. На самом деле это был номер четыре.
— Уж больно тебе не терпелось оттуда ноги унести, — уклончиво сказал он.
— Это был четвертый.
— Ничего не могу сказать, — ответил он. — Юбельхоэр требует письменного отчета. Просит тебя в подробностях изложить, как происходило опознание. Чтобы стало ясно, почему ты выбрала именно пятого.
— А где она?
У меня вдруг сдали нервы. Я внутренне сжалась. Мне не удалось оправдать их надежды, и это был полный крах. Теперь Юбельхоэр займется другими делами и будет помогать более разумным потерпевшим; у нее не так много времени, чтобы тратить его на какую-то бестолочь.
— Подозреваемый согласился представить образцы своих лобковых волос, — сказал Лоренц, не сдержав ухмылку. — Зампрокурора пошла в мужской туалет — решила проконтролировать взятие образцов.
— С чего это он стал таким покладистым? — спросила я.
— У него имеются основания полагать, что волоски, обнаруженные у тебя на теле, принадлежат не ему.
— На сто процентов они принадлежат ему, — сказала я. — Кто-кто, а он должен это знать.
— Его адвокат взвесил все «за» и «против» и дал добро. Им только на руку сотрудничество со следствием. А нам с тобой надо бумажку составить. Никуда не отлучайся.
Он ушел, чтобы принести бумагу для машинописи и проследить за какими-то далекими от моего понимания делами. Полицейский в форме оставил меня в зале одну.
— Тут вы в безопасности, — сказал он.
За это время картина для меня прояснилась. Я допустила ошибку при опознании. Сразу вслед за этим Пэкетт согласился, чтобы клиент добровольно представил образцы лобковых волос. Как говорила мне Юбельхоэр, противная сторона делает ставку на ошибочную идентификацию. Деморализованная белая девушка увидела на улице чернокожего. Тот стал с ней заигрывать, и она мысленно связала это с изнасилованием. А в результате страдает ни в чем не повинный паренек. О том же свидетельствует и официальное опознание.
Я присела к столу. Мысленно свела все концы воедино. Обдумала свои ошибки. Со страху я выбрала человека, который пугал меня больше остальных, потому что сверлил взглядом. Я почувствовала — слишком поздно, — что меня обвели вокруг пальца.
Лоренц мог вернуться с минуты на минуту. Мне было необходимо перестроить свою линию поведения.
Вернувшись с листами чистой бумаги, Лоренц с усмешкой рассказал, как у Мэдисона пинцетом выдергивали лобковые волосы. Сержант старался меня приободрить.
Мы приступили к составлению отчета. В нем было указано, что я вошла в помещение в 11.05 и вышла в 11.11. Я с готовностью изложила причины, по которым исключила мужчин, занимавших места под номерами один, два и три. Сравнивая номера четыре и пять, я отметила, что они были очень похожи, а лицо номера четыре показалось мне «чуть более плоским и широким», чем у подозреваемого. Кроме того, четвертый все время смотрел себе под ноги, и я выбрала пятого, который смотрел прямо на меня. В ходе опознания, подчеркнула я, у меня было ощущение спешки, а требование адвоката обвиняемого выдворить представительницу кризисного центра запугало меня окончательно. Под конец я заявила, что так и не получила возможности рассмотреть глаза номера четыре, и еще раз повторила, что выбрала пятого, поскольку он смотрел на меня в упор.
В кабинете воцарилась тишина, если не считать судорожной дроби машинки, на которой печатал Лоренц.
— Элис, — начал он, — вынужден сообщить, что ты не сумела опознать подозреваемого.
Он так и не сказал, который из них является подозреваемым. Не имел права. Но я-то знала.
Под текстом отчета он сделал пометку, что проинформировал меня о результатах опознания, а я добавила официальное заявление, что, по моему мнению, участники опознания под номерами четыре и пять смотрелись практически одинаково.
Тут вошла Юбельхоэр. С ней были и другие. Полицейские, а теперь и Триция. Юбельхоэр была в гневе, но все равно улыбалась.
— Ну вот, взяли у этого подонка волосы для экспертизы, — сообщила она.
— Детектив Лоренц говорит, я выбрала не того, — начала я.
— По ее мнению, это четвертый, — уточнил Лоренц.
Они переглянулись. Гейл повернулась ко мне.
— Конечно не того, — сказала она. — Они с адвокатом на славу потрудились, чтобы не оставить вам ни единого шанса.
— Гейл, — предостерегающе произнес Лоренц.
— Она имеет право знать. Да она и так все понимает, — оборвала Гейл, глядя на него.
Он считал, что меня следует щадить; она считала, что мне следует знать правду.
— Элис, процедура опознания задержалась из-за того, что Мэдисон настоял на присутствии своего приятеля, чтобы поставить того рядом с собой. Нам пришлось посылать за ним машину в тюрьму. Они отказывались продолжать, пока он не появится.
— Ничего не понимаю, — опешила я. — Ему разрешили стоять рядом с приятелем?
— Да, у обвиняемого есть такое право, — подтвердила Гейл. — Бывают ситуации, когда это оправдано. Если подозреваемый считает, что слишком выделяется среди остальных участников опознания, он может сам подыскать человека, который будет стоять рядом с ним.
— Мы можем сообщить об этом суду?
Я начала понимать, что подвох крылся именно в этом. Возможно, у меня еще оставался шанс.
— Нет, — ответила Гейл, — это будет нарушением прав обвиняемого. Вам просто расставили ловушку. Он использует этого своего приятеля, а приятель использует его, как делалось уже не раз. Они похожи как две капли воды.
Я ловила каждое ее слово. Юбельхоэр повидала всякое, но осталась неравнодушной и сейчас клокотала от ярости.
