Тут вернулся отец. Гейл извинилась, что вынуждена перейти к разговору о низких материях.
— Мы с Биллом предполагаем, что адвокат ответчика будет строить защиту на импотенции.
Отец внимательно слушал, играя двумя луковичками на дне своего коктейля «гибсон».
— Как он собирается это доказать? — спросила я, и мы с Гейл засмеялись — представили, как в суд приходит врач и удостоверяет этот факт.
Гейл описала три типа лиц, склонных к совершению насилия.
— По имеющимся данным, Грегори попадает в самую распространенную категорию — силовую. Еще бывают насильники-психопаты, а самая страшная категория — насильники-садисты.
— И о чем это говорит? — спросила я.
— Силовые насильники обычно не способны поддерживать эрекцию и могут получить ее только после полного физического и психологического подавления жертвы. Им свойственна и некоторая степень садизма. Нам показалось существенным, что он возбудился лишь после того, как поставил тебя на колени и принудил к оральному сексу.
Если я и косилась в сторону отца, то лишь для того, чтобы заставить себя забыть о его присутствии.
— Я ему наплела с три короба: какой он сильный и все такое, а когда он потерял эрекцию, сказала, что это не его вина — просто я в этом деле ничего не смыслю.
— Правильно сделала, — сказала Гейл. — От этого он решил, что подавил волю жертвы.
В общении с Гейл я могла быть собой и говорить что угодно. На протяжении нашей беседы отец сидел рядом. Иногда, чувствуя его интерес или непонимание, Гейл включала его в беседу жестом или кивком. Я спросила ее, какой срок светит Мэдисону, если его вина будет доказана.
— Тебе известно, что ему предложили сделать чистосердечное признание? Тогда он мог бы рассчитывать на смягчение приговора.
— Впервые слышу, — ответила я.
— От двух до шести; но он отказался. На мой взгляд, его защитник чересчур самонадеян. Кто отказывается от признательного заявления, к тому суд подходит с более суровой меркой.
— А сколько он может получить по максимуму?
— По обвинению в изнасиловании — от восьми лет четырех месяцев до двадцати пяти.
— До двадцати пяти лет?
— Да, но он имеет право на условно-досрочное освобождение после восьми лет и четырех месяцев тюрьмы.
— В арабских странах преступникам отрубают руки и ноги, — вставил мой отец.
Гейл, чьи предки жили в Ливане, усмехнулась:
— Око за око, да, Бад?
— Вот именно, — подтвердил отец.
— Мы бы и рады, да против закона не пойдешь.
— Элис рассказывала, как он сумел протащить на опознание своего ставленника. Почему же закон молчит?
— Ах, вы об этом, — с улыбкой сказала Гейл. — Не беспокойтесь. Если Грегори и получил какие-то преимущества, он их очень скоро потеряет.
— Он будет давать показания? — спросила я.
— Это зависит от тебя. Если ты будешь держаться перед большим жюри так же уверенно, как на предварительных слушаниях, Пэкетту придется дать ему слово.
— Что он может сказать?
— Будет все отрицать, скажет, что восьмого мая его вообще там не было, а где был, не помнит. Для октябрьского инцидента тоже придумают какую-нибудь версию. Клэппер его видел, а Пэкетт не настолько глуп, чтобы советовать своему клиенту отрицать разговор с копом.
— Значит, я буду говорить, что произошло то-то и то-то, а он выйдет и заявит, что ничего не было?
— Да, верно. Твое слово против его слова.
— И что это означает?
— Это означает, что судья Горман будет одновременно выполнять и роль присяжных. Такой выбор сделал Грегори. Они с адвокатом опасаются, что на присяжных, рядовых граждан, повлияют суперфициалии.
К этому времени я уже знала, что суперфициалии — это привходящие обстоятельства, а они говорили в мою пользу. До изнасилования я хранила девственность. Не была ранее знакома с обвиняемым. Подверглась нападению на открытом пространстве. В темное время суток. На мне была одежда свободного покроя, не дающая никаких оснований говорить о провоцирующем поведении. Экспертиза не обнаружила в моем организме ни алкоголя, ни наркотиков. Мое имя никогда не фигурировало в полицейских протоколах — мне даже ни разу не выписывали штраф за неправильную парковку. Я — белая, он — черный. Имелись и очевидные доказательства физического насилия. У меня нашли внутренние травмы, потребовавшие наложения швов. Я совсем молода, учусь в частном университете, приносящем доходы городу. А за Мэдисоном тянется шлейф правонарушений и даже срок тюремного заключения.
Гейл посмотрела на часы, а потом вдруг взяла меня за руку.
— Чувствуешь? — спросила она с улыбкой, приложив мою ладонь к своему животу. — Футболистом будет.
Как сообщила мне Гейл, Мэдисону предстояло ответить не только по моим обвинениям. Ему также инкриминировалась угроза действием полицейскому при отягчающих обстоятельствах. Кроме того, будучи освобожденным под залог, он был задержан после Рождества за кражу со взломом.
Мы обсудили протоколы предварительных слушаний и кое-какие официальные показания, датированные днем совершения преступления. Она сообщила, что полицейских уже опросили.
— Клэппер показал, что знает Грегори по своему участку и не раз его задерживал. Билл постарается привлечь внимание к этому обстоятельству, если Мэдисон пожелает выступить.
Тут мой отец встрепенулся.
— Значит, все-таки можно использовать его уголовное прошлое? — спросил он.
— Только те факты, которые имели место после достижения им совершеннолетия, — пояснила Гейл. — Иное не допускается. Но мы будем стараться показать, что Грегори — наш старый знакомый. А если он сам по неосторожности проговорится, у нас появится право задать вопросы.
Я рассказала, в чем собираюсь прийти в суд. Гейл одобрила наш с мамой выбор.
— Главное — юбка, — сказала она. — Я и близко не подхожу к зданию суда в брюках. Горман в этих вопросах очень щепетилен. Однажды он просто выставил Билли из зала суда, когда тот явился в рубашке из марлевки!
Гейл поднялась.
— Ему пора домой, — сказала она, указывая на живот, а потом обратилась ко мне: — Говори прямо, четко и ясно. А если растеряешься, смотри туда, где стол обвинителя. Сразу увидишь меня.
Не помню, чтобы у меня когда-нибудь так раскалывалась голова, как в тот вечер. Весь прошедший год меня преследовали головные боли, но тогда я еще не знала, что это мигрень. Родителям ничего не говорила. Первые признаки надвигающегося приступа я почувствовала в ванной гостиничного номера. Чистя зубы перед сном и надевая ночную рубашку, я ощущала в затылке барабанный бой. Сквозь шум льющейся воды мне было слышно, как отец звонит маме и докладывает ей о встрече с Гейл. После знакомства с ней он испытал огромное облегчение.
