— А что с мальчишкой?
— С Паладином, которого мы привезли?
— Да.
— Без сознания. Раны тяжелые, но выкарабкается. Молодой, здоровый организм…
Раттбор облизнулся, и тоненькая струйка слюны пробежала по его гладкому подбородку. У мертвых свои аппетиты. Шумно втянув носом воздух, он поднял взгляд к потолку:
— А где он?
— В башнях. В моих покоях. Его надежно стерегут.
— И…
— Нет. Погодите, ваше светлейшество. Мальчишка пока нужен. Мы дождемся, когда он проснется, а потом выясним, что ему приснилось. После этого делайте с ним, что хотите.
— Хм… да. Отлично. Он один?
— Его брат для нас не опасен, я не стал тратить на него время.
— Не опасен? А если тот попытается освободить нашего пленника?
Аргрим приподнял бровь:
— Освободить? Ну что ж, пусть попробует. Тогда вы, ваше светлейшество, получите в свое распоряжение и его.
Раттбор расплылся в широкой, узкой, жабьей улыбке. Аргрим скривился, не скрывая отвращения. Ради власти и победы он готов был терпеть рядом с собой даже такую мерзость.
Скрипнула дверь, легкое дуновение свежего воздуха коснулось лица. Тени чуть двинулись, исказились и образовали высокую плечистую фигуру с длинными мечами, крест-накрест висящими за спиной. Слава Темным Владыкам.
— Сделано, — сказал воин и бросил на пол отрубленную голову писаря. Та упала с глухим стуком, забрызгала мрамор красным. На бледном, испачканном кровью лице несчастного застыло изумление. Первая жертва Праведной Инквизиции.
— Ты слышал его разговор с переписчиками?
— От первого до последнего слова.
— О чем говорили?
— Нет оснований тревожиться, господин. Он только повторил приказ магистра сделать две сотни копий к утру.
— Прекрасно.
— Кто-нибудь видел тебя? — тихо спросил Раттбор, не отрывая пристального взгляда от головы, подкатившейся к подножию трона.
— Не обижайте моих людей, ваше светлейшество, — ответил за воина колдун. — Они ничем этого не заслужили.
Верховный Инквизитор промолчал. Убийца легко поклонился и, отступив на шаг, скрылся в темноте. Одно плавное, неуловимое движение, едва заметный всплеск мрака, то ли перепончатые крылья, то ли просто рябь в глазах — и тени успокоились, улеглись привычным узором. Аргрим завидовал ему. Он сам с удовольствием бы ушел на темную сторону, наслаждался ее тишиной и цельностью, слушал бы далекие голоса демонов и постигал истинную суть вещей. Но у него было слишком много обязанностей.
— Не волнуйтесь, ваше светлейшество, — сказал он. — Я лично решу вопрос с братом-близнецом нашего пленника. Тем более что у меня имеются способы разобраться с ним на расстоянии.
— Замечательно. — Раттбор вряд ли понял хоть слово из сказанного колдуном. Ему было не до того: Верховный Инквизитор вплотную подошел к отрубленной голове и сейчас медленно опускался на четвереньки, протягивая мелко дрожащие пальцы к широко раскрытым, невидящим глазам убитого писаря. Аргрим пожал плечами и вышел на балкон. Во имя Химеры, он точно знал, кого первым отправит в огонь, когда Хаос обрушится на мир.
Старший Погонщик Теней стал вновь наблюдать за идущим внизу ремонтом барбакана, стараясь не обращать внимания на жадное чавкание, доносившееся из дверей за его спиной.
Глава VI
Кузнец
Память возвращалась, хотя он уже и не рад был ей — образ за образом, сцена за сценой складывалась единая картина произошедшего на подступах к цитадели. Падающие с неба камни и пепел, волна черного, нестерпимого жара, крики, неразбериха, хаос. Хаос. Те, кто всего несколько минут назад стремился убить их, теперь выглядели так же испуганно и жалко. Беспомощные, будто крысы в ведре. Поле битвы превратилось в ловушку, и вместо боевых кличей над ним раздавались теперь вопли ужаса, едва различимые сквозь трещащий грохот извержения. Дым, взметнувшийся в небо на невероятную высоту, казался плотным, словно гранит, словно движущаяся, непрерывно изменяющаяся статуя, бесформенная, безжалостная. Это была сила, против которой бесполезны заклинания, сила, не считающаяся ни с чем, кроме себя самой. Чистое, концентрированное разрушение.
Вольфганг помнил, как он, схватив левой рукой Червяка, а правой придерживая съехавшую с плеча сумку с порошками, пытался взобраться по склону холма. Земля под ногами была скользкой от крови, мальчишка отчаянно вырывался, истошно верещал что-то неразличимое в шуме, пропитавшем все вокруг. Рядом карабкался Костолом. На его плечах, ухватившись обеими руками за шею, болтался Скалогрыз, а за левый бицепс цеплялась Элли. Харлан ковылял следом. Обернувшись, рыцарь увидел, что одна из штанин торговца горит.
— Эй! — крикнул он, но больше ничего не успел.
Глухой, тяжелый удар по голове. Ноги исчезли, просто перестали существовать. Он упал лицом в пепел, вдохнул его, закашлялся, изо всех сил борясь с подступающей темнотой. Но небытие оказалось сильнее — последним, что удавалось вспомнить, были чьи-то могучие руки, поднимающие его в воздух. И вкус пепла на губах.
Он даже сейчас чувствовал его.
— Нет воды? — прохрипел Вольфганг.
— Что? — переспросил Скалогрыз.
— Воды… горло пересохло…
Гном покачал головой:
— Ничего нет, парень. Извиняй. Сам скоро высохну и рассыплюсь, как уголь.
Рыцарь закрыл лицо ладонями, пахнущими пеплом, грязью, кровью. С тех пор, как он оставил попытки достучаться до кого-нибудь по ту сторону двери, прошло не меньше полутора часов. Сознание больше не покидало его, но тело отчаянно требовало отдыха. Все, что происходило вокруг, казалось сном. Израненные соратники, эта тесная камера с низко нависающим потолком, крохотное окошко с толстыми прутьями решетки — все превратилось в глупый фарс. Реальной оставалась только жажда, от которой язык стал сухим и жестким, будто кусок дерева, а зубы походили на маленькие камешки. Касаться их было неприятно.
Но глаз он не смыкал. Сон — это беспомощность. А Вольфганг не собирался даром продавать свою жизнь. Если их придут убивать, он сделает все, чтобы забрать с собой на темные тропы хотя бы одного-двух алхимиков.
Боги, это же Девятая цитадель, последняя уцелевшая резиденция Братства. Как звали того алхимика, о котором говорил ему старый Мавиус в библиотеке Третьего Замка? Лавнеус? Гариус? Мысли путались в голове: не разум, а опрокинутый шкаф — все, что раньше было разложено внутри по полочкам, теперь свалено в сплошную кучу, не различить, не разобрать…
Да и кто бы мог подумать, что однажды он будет сидеть в каменном мешке, захваченный в плен всегда мирными, безобидными, ни во что не вмешивающимися учеными, вечными союзниками и помощниками. Не только разум, сам мир перевернулся, и все его привычное устройство полетело в Бездну.
