Он даже не заметил белых роз, которые стояли на письменном столе в вазе, позаимствованной у мисс Дэвис. Наконец все же увидев их, Гарри приподнялся на локте:
— Кто прислал розы?
Сейчас цветки уже подвяли и лишились прежнего великолепия, кончики листьев побурели, но все равно в красивой вазе мисс Дэвис из игольчатого стекла букет смотрелся впечатляюще, пожалуй, он походил на подарок соперника.
— Я купила их сама. Но сейчас я передумала. Ты же знаешь, как это бывает, когда вдруг решаешь, что хочется чего-то нового. — Она сняла черное пальто с вешалки в шкафу и надела его. — Я решила, что хочу красные розы.
Недоверие на мгновение отразилось в глазах Гарри. Он развернулся на кровати, чтобы лучше видеть Карлин. Ему не нравилось, когда его водят за нос, однако он все-таки был достаточно хорошо воспитан, и улыбка, с какой он смотрел на девушку, не была лишена обаяния.
— Если тебе хочется красных роз, я их тебе принесу.
— Принеси их Эми, — предложила Карлин.
Гарри провел рукой по волосам:
— Слушай, если все это из-за Эми, признаю, что совершил ошибку. Я думал, она твоя подруга, я не ожидал ничего такого, но она просто прицепилась ко мне, и я не смог сказать «нет». Если бы ты поехала в Вермонт, ничего бы и не случилось. Эми ничего для меня не значит, — заверил ее Гарри. — Давай забудем обо всем и двинемся дальше.
— А что же с розами?
Карлин держалась от него на расстоянии. Она последнее время проводила столько времени в воде, что белая кожица вокруг ногтей приобрела синеватый оттенок, лицо было мертвенно-бледное, казалось, она никогда не видела солнечного света. Карлин развернулась спиной и вынула пакет с анилином из внутреннего кармана пальто. У нее в горле застрял комок, однако она заставила себя посмотреть Гарри в лицо. Кристаллов хватало только на один цветок, но не успела она добавить воды, как велел Пит Байерс, а одна роза уже начала менять цвет, одинокий цветок горел алым пламенем среди остальных.
Гарри похлопал в ладоши, медленно. Его улыбка стала шире, хотя Карлин знала, выражение лица не обязательно соответствует тому, что творится внутри.
— Мои поздравления, — сказал Гарри, потрясенный. — Кто бы мог подумать, что у такой маленькой сучки, как ты, столько фокусов в запасе?
Гарри поднялся с кровати Эми и уже надевал куртку. Он всегда знал, когда пора уходить и когда он извлек из ситуации все, что возможно.
— Я научилась этому фокусу у Гаса, — сказала Карлин. — Но ты, конечно, уже видел его раньше.
Гарри подошел к Карлин так, чтобы она ощутила его близость: тепло тела и жар дыхания.
— Если ты намекаешь, будто я имею какое-то отношение к случившемуся с Гасом, ты ошибаешься. Я не стал бы марать об него руки. Просто я не считаю, что это такая уж большая потеря, как, судя по всему, считаешь ты. В этом и состоит разница между нами.
Когда он ушел, Карлин взяла розы, завернула их в газету и выбросила в мусорное ведро. Она ощущала отвращение к себе самой за то, что была рядом с Гарри, будто каким-то образом испачкалась об него. Карлин пошла в ванную, заперла дверь и, присев на край ванны, пустила горячую воду, дожидаясь, пока ванную не затянет паром. Она казалась себе грязной и глупой: сколько часов она напрасно потратила на Гарри, а ведь могла бы провести все это время с Гасом. Мысль об этом была невыносима, по-настоящему невыносима, вот почему она взяла одно из опасных лезвий, которые хранились в шкафу в ванной. Но сколько еще раз ей придется резать себя, чтобы стало легче? Хватит ли двенадцати порезов, четырнадцати, сотни? Станет ли она счастлива, когда пол ванной станет красным от крови?
Лезвие должно было бы холодить Карлин руку, а вместо этого оно горело, оставляя на коже мелкие ожоги. Она подумала о розах Анни Хоув, о том, насколько безнадежно было поднимать руку на себя. В итоге она сделала самое лучшее. Карлин отрезала волосы, не удосужившись даже взглянуть в зеркало, она резала, пока вся раковина не оказалась завалена светлыми локонами, а лезвие не затупилось. Это действие должно было стать ее наказанием, она думала, что без волос сделается уродливой, такой же, какой ощущала себя в душе, но вместо этого почувствовала невероятную легкость. Той же ночью она влезла на подоконник и, стоя там, представляла, будто умеет летать. Один шаг с крыши, одну ногу через водосточную трубу, вот и все, что требуется, чтобы ее подхватил северный ветер, дующий из Нью-Гемпшира и Мэна, несущий с собой запах сосен и свежего снега.
С той ночи она сидела на подоконнике каждый раз, когда Гарри заходил за Эми. Бедная Эми, Карлин было ее жаль. Эми думала, что она заполучила исключительный приз, но каждый день ей приходилось опасаться, что Гарри оставит ее ради какой-нибудь новой красавицы, поэтому она гнулась перед ним, как ива гнется над рекой, чтобы и дальше расти на ее берегах.
— Он теперь мой, — торжествовала Эми, и, когда Карлин уверяла ее, что она может пользоваться им сколько угодно, Эми отказывалась верить, будто подруга не терзается от своего поражения. — Ты просто ревнуешь, — утверждала Эми, — поэтому я и не желаю тебе сочувствовать. Кстати, ты никогда не ценила его по-настоящему.
— Ты сделала это с волосами из-за Гарри? — спросила как-то вечером Пай, увидев, как Карлин расчесывает остриженные волосы.
— Просто поддалась порыву, — пожала плечами Карлин.
Она сделала это, потому что, как считала, заслуживала страданий.
— Не переживай, — сказала Пай Карлин, голос ее был полон сочувствия. — Они отрастут снова.
Но не все так запросто поддавалось восстановлению; по ночам Карлин лежала в постели и слушала ветер и ровное дыхание соседок. Как бы она хотела снова быть такой, как до приезда в Хаддан-скул, хотела тоже спокойно спать по ночам. Когда бы ей ни удавалось заснуть, днем или на холодной заре, Карлин неизменно снился Гас. В ее снах он спал под водой, глаза его были широко открыты. Когда он поднимался из воды, чтобы пройтись по траве, он был босой и совершенно свободный. В ее снах он был мертвым и обладал высшим знанием умершего: нетленна только любовь, в этом мире и в ином, все остальное — суета сует. Карлин понимала, что он пытается попасть домой. Чтобы это сделать, он должен был подняться по шпалере, увитой стеблями, но это препятствие не беспокоило его. Хотя стебли были сплошь усеяны шипами, у него не шла кровь. Хотя ночь была черная, он легко находил дорогу. Он забирался в комнату на чердаке и садился на край неприбранной кровати, а колючие стебли тянулись за ним, расползались по полу и по потолку, пока не образовывались сплошные ковры шипов, каждый шип напоминал большой палец руки, и на каждом были свои отпечатки.
Способна ли человеческая душа задержаться, если этого очень хочется, на пороге нашего повседневного мира и остаться при этом достаточно материальной, чтобы передвигать горшки с плющом на подоконнике, опустошать сахарницу или ловить рыбок в реке? «Ляг со мной рядом, — попросила Карлин в своем сне то, что от него осталось. — Останься здесь со мной», — умоляла она, обращаясь к нему так, как умела она одна. Она слышала ветер за окном, свистящий в шпалере, она ощущала Гаса рядом с собой, его кожа была холодная, как вода. Концы простыней стали грязными и мокрыми, но Карлин это не волновало. Ей надо было побежать за ним, перелезть через черную ограду, кинуться в лес по тропинке. Она не побежала, поэтому он до сих пор был с ней и останется с ней, пока она его не отпустит.
