Действительно, со стороны реки на поселок, словно призрачный валик, накатывалась легкая, хорошо различимая в сгущающихся сумерках дымка молочного цвета. Пока — легкая и далекая. Но это пока. Дымка густела и быстро, очень быстро приближалась.
Егору сделалось не по себе.
Сам-то болотный туман не опасен. Но вот то, что придет за ним… Что выйдет из него…
И ведь придет же! Ведь выйдет! Взгляд скользнул по колее, проложенной танком через заградительные колья.
— Экипаж, по вагонам! — прогремел голос Когана. — Прекратить погрузку! Занять боевые позиции! Закрыть бойницы!
Показывая пример подчиненным, комброн нырнул в штабной вагон.
Локомотив выдал долгий тревожный гудок. В вагонах резко и коротко, с равными промежутками рявкала из динамиков внутренней связи сирена.
«К бою!», «К бою!», «К бою!», «К бою!» — раз за разом звучал один и тот же сигнал.
Люди Когана бросали ящики и спотыкаясь бежали к составу через пути и платформы. Заскакивали в броневагоны, захлопывали люки и задраивали бойницы. О судьбе третьего десантного хорошо помнили все.
Егор и Марина тоже запрыгнули в исследовательский вагон: благо док оказался не в лабораторном отсеке и сразу впустил свою команду.
Не прошло и пары минут, как бронепоезд превратился в запертую и неприступную крепость на колесах.
— Начальникам вагонов доложить о наличии экипажа и готовности к бою, — потребовал Коган.
— Первый вагон. Экипаж присутствует в полном составе. К бою готов, — зазвучали доклады.
— Второй вагон. Экипаж в полном составе. Готов.
— Третий вагон. Экипаж в полном составе. Готов…
Дальше Егор не слушал. Прильнув к перископу, он наблюдал за тем, что творится снаружи.
По поселку в панике метались «конфедераты». Бедолаги, лишившиеся своего псевдобронепоезда и оказавшиеся за взломанными заграждениями и разбитой оградой, не знали, что делать, как спасаться и куда бежать.
Староста растерянно стоял там, где его бросили автоматчики Когана, и в ужасе смотрел на надвигающийся туман. Чтобы увидеть его, уже не нужно было подниматься на верхотуру. Молочное марево приближалось к разбитым воротам и широкой бреши в бетонной стене.
А хорошая оптика позволяла видеть не только туман. Егор разглядел в перископ, как по дороге, проложенной танковыми гусеницами, ползут слизни.
Твари двигались со стороны реки по поваленным кольям и вмятой в землю колючке, и двигались они, пожалуй, даже слишком быстро для улиток-переростков. Слизни будто текли друг за другом сплошной вереницей. Впечатление было такое, словно к станции подъезжал еще один поезд. Поезд смерти, которому не требовались рельсы.
Голова процессии интродуктов неожиданно отделилась от основной массы тварей. Несколько слизней начали передвигаться гигантскими прыжками, еще быстрее приближаясь к кромке тумана.
Участь провинциалов была решена: когда интродукты доберутся до поселка, живых людей здесь не останется. Вся станция превратится в третий десантный, спастись из которого не будет никакой возможности.
Глава 38
Староста вдруг сорвался с места, подскочил к штабному вагону, что-то закричал в закрытую бойницу, заколотил кулаками по броне. То ли просил остаться и помочь, то ли умолял взять его с собой…
Бронепоезд хранил невозмутимое молчание. Величественной грудой холодного, безмолвного и шипастого металла он высился над вокзальными платформами и снующими по ним людьми.
Поступок старосты словно послужил сигналом для остальных провинциалов. К столичному бронепоезду бросились «конфедераты». С вокзала, со станции, из поселка. Люди бежали отовсюду. К железнодорожным путям устремилась даже охрана концлагеря.
Толпившиеся за колючкой заключенные — пленные зареченцы и их бывшие рабы — тоже не пожелали оставаться на месте. Повалив заграждение и прорвавшись сквозь разваливающееся оцепление «конфедератов», они хлынули к спасительному бронепоезду. Как им казалось — к спасительному. Егор успел заметить, что среди пленных и рабов было много женщин и детей. А потом…
Потом победители и побежденные, хозяева и рабы, вооруженные и безоружные смешались в сплошную многоголовую и многоголосую массу и единой волной выплеснулись на пути.
Обступили бронепоезд со всех сторон.
Встали на дороге.
Но межвагонная перекличка уже закончилась. Никого в поселке не забыли. Весь экипаж был на месте. И туман был совсем близко. И твари, ползущие за туманом, — тоже.
— Локомотивная, трогай! — скомандовал Коган. — Ну, чего ждем?!
Испустив пронзительный гудок, тепловоз дернул и потянул за собой состав. Ножевидный таран страховочной платформы вошел в толпу, раздвинул плотную людскую массу. Шипы на бортах раздирали человеческую плоть…
Кто-то оступился, упал на рельсы, угодил под колеса. Дико, на всю станцию закричал.
Однако на вопли несчастного никто не обращал внимания, и вскоре они оборвались. Егор так и не понял, задавило раненого поездом или его затоптала толпа.
Бронепоезд прокладывал дорогу сквозь живую преграду. Люди как привязанные двинулись за вагонами. Провинциалы еще на что-то надеялись. Сначала они шли, ускоряя шаг, потом — почти бежали, потом — бежали по-настоящему. Все быстрее, быстрее… На бегу что-то кричали, протягивали руки и детей на руках. Умоляли, угрожали, требовали, проклинали. Цеплялись за шипы и обрывки защитной сетки. Спотыкались, падали, толкали друг друга под колеса.
Немногие счастливчики на ходу запрыгивали на грузовые платформы через невысокие, ощетинившиеся шипами борта. У кого не получалось удачно прыгнуть и покрепче уцепиться — те напарывались на шипы и соскальзывали вниз — на рельсы.
Возле исследовательского вагона тоже бежали люди. Внимание Егора привлекла продирающаяся сквозь толпу изможденная женщина в грязной рваной кофточке, наброшенной на голое тело. Судя по всему, она была одной из обитательниц рабского барака. Тощие, похожие на уши спаниеля груди мотались под распахнутой кофтой. Женщина тянула за собой мальчугана лет десяти. Ребенок плакал и спотыкался. Он не мог бежать так быстро, как бежала мать.
Но женщина все тащила и тащила дитя за собой, проталкиваясь все ближе и ближе к вагону. В конце концов толпа пихнула ее на шипастый борт. Шипы передвижной лаборатории, предназначенные для защиты от интродуктов, распороли женщине живот и грудь. Несчастная упала, мальчишка повалился сверху. Обезумевшая толпа прошлась по матери и ребенку, даже не заметив их.
Егору подумалось, что все происходящее сейчас равносильно расстрелу беженцев. Как тогда на Восточном секторе у Рязанских ворот, когда взвод Трубы поливал чужаков-провинциалов огнем из-за мкадовского Кольца. Огнем на поражение…
Только тогда можно было хотя бы не стрелять. Что он, Егор, собственно, и сделал. За что, собственно, и поплатился.
