— Одежда-сапоги! Одежда-сапоги! Кирза-кожа! Кирза-кожа! — старались перекричать друг друга еще два местных «бизнесмена» со схожим товаром.
— Самогончик-первачок! Самогончик-первачок! — пробивался сквозь толпу краснорожий парень с огромными бутылями в свисающей с плеча плетеной корзине.
— Броник! Броник!
— Топор-пила-ножи! Топор-пила-ножи!
Торговцы все лезли и лезли друг на друга. Настырно стучали снаружи по броне, умудрялись подниматься по защитным шипам, как по лесенке, к триплексам, заглядывали в бойницы, бесцеремонно отпихивая торчавшие оттуда стволы автоматов. Показывали товар, трясли товар, вертели товаром.
— Бензин, дизель! Две канистры есть! Последние отдаю! После-е-едние!
— Котелки! Кружки! Ложки!
— Консервы, картошечка!
— Пирожки-и-и!
Егор усмехнулся. Вездесущие горячие пирожки были и здесь. Малосольных огурчиков вот только никто не предлагал. Наверное, не сезон.
— Девка! Девка! — вдруг совсем рядом, возле штабного вагона, раздался чей-то громкий пропитой голос. — Молодая девка! Недорого!
Егор глянул в ту сторону, откуда доносился крик. В самом деле — девчонка. Ребенок почти. Этакий заморыш лет четырнадцати-пятнадцати в коротком замызганном платьице. На лице — яркая косметика штукатуркой. Рядом стоит надрывается старушенция в грязном платке. Внучку, что ли, продает?
— Молодая! Девка! Кому девку?!
Егору вдруг захотелось заткнуть старухе пасть пулей. Или засадить очередь по дряблому заду. Ишь ты, работорговка выискалась!
Девчонку-«рабу», впрочем, происходящее ничуть не смущало. Глаз девица не опускает. Не краснеет. Раскрыв рот, с любопытством лупает на бронепоезд.
Не впервой, что ли, продаваться? А ведь похоже на то.
— Молодуха — лучшая утеха! — визгливо выдала бабка нескладный рекламный слоган, который, судя по всему, только что родился где-то под ее перепачканным платком.
Потом, хихикнув, торговка нетрезво завопила:
— Налета-а-ай! Покупа-а-ай!
И, едва не свалившись с ног, озадаченно добавила:
— Ай?!.
Это старуху грубо отпихнул с дороги неопределенного возраста мужик в рваной фуфайке. Сам притянул к бронепоезду какую-то дородную бабищу с большим животом, плоской грудью и глупой улыбкой на пухлом лице.
— Баба! Ядреная! Вообще за бесценок отдаю! — басовито объявил мужик.
Между старой торговкой и неожиданно объявившимся конкурентом вспыхнула яростная перепалка, состоявшая главным образом из трехэтажного мата. Длилась ругань, впрочем, недолго.
Смачно плюнув друг другу под нога, продавцы живого товара снова повернулись к вагонам и закричали в полный голос с какой-то особой азартной злостью, свойственной лишь рыночным торговцам со стажем.
— Хоть на полчаса возьмите!
— На час! За ту же цену!
— На два!
— На ночь! Если хотите!
— Насовсем отдам! Сговори-и-имся!
— Лучше мою берите! Хорошо уступлю!
«Вот же сволочи, а!» — подумал Егор.
А сутенер и сутенерша все старались переорать друг друга.
— Молодуха! — надрывалась старушенция. — Девочка еще! Почти девочка! Почти непорченая!
Это прозвучало как «чуть-чуть беременная», что, впрочем, нисколько не смутило старуху.
— Сорок пять — баба ягодка опять! — задорно вопил мужик.
Хотя на вид его залежалому «товару» было никак не меньше полтинника.
— Девка! Четырнадцать лет всего!
— Баба в самом соку!
— Тростинушка моя! Кровинушка моя! Ну, купите, сыночки! Даром ведь, считай! Лишь бы в добрые руки внучка родненькая попала! — Старуха умудрялась одновременно причитать, клянчить и расхваливать свой «товар».
Егор покачал головой. Выходит, он угадал: девчонка действительно приходилась старухе внучкой.
— Братки! Ну вы че, в самом деле, как не мужики, — давил не на жалость, а на достоинство другой торговец. — Жену ведь продаю! На целый вагон! Да что там вагон — она хоть весь поезд обслужит и не поморщится! Не то что этот триппер костлявый, от которого все равно никакого проку не будет!
Мужик пренебрежительно махнул в сторону ребенка, выставленного на продажу.
— Сам ты триппер! — возмутилась старуха. — Моя девочка чистая!
— Да твое дите сдохнет через неделю, а моя…
— Сам сдохнешь! И твоя жирная сифиличка-перестарок никому здесь даром не нужна! Сынки, не слушайте его!
— Да пошла ты! Мужики! Братишки! Скиньтесь — не пожалеете. Дешево же выйдет. А баба у меня справная, все умеет! По-всякому! И в постели, и так вообще!
Им предлагался извечный выбор между молодостью и опытом. Но отчего-то не хотелось сейчас ни того ни другого.
Егору стало как-то не по себе. Да, жизнь здесь, в провинции, конечно, еще есть. Но что же это за жизнь-то такая, если приходится торговать внучками и женами, а покупателей при этом называть сынками и братками.
Оттираемая плечистым конкурентом с платформы, старуха решилась на крайнюю меру.
— Да вы гляньте только, сыночки, какая красавица-то у меня! — выкрикнула она уже из-за широкой фуфаечной спины.
В качестве последнего аргумента старуха вытолкнула девчонку перед собой и сорвала с бедняжки простенькое коротенькое платьице. Из одежды под платьем ничего не было.
Особой красоты Егор не увидел. Цыплячья грудь с махонькими наростами молочных желез — такие в народе называют прыщами или пупырышками. Выпирающие из-под бледной кожи ребра и торчащие ключицы. Худющие руки, тонкие нескладные ноги. Едва наметившийся пушок на лобке…
Мужик, правда, примеру старухи не последовал и свою жену раздевать не решился. Видимо, в одежде та все-таки выглядела более презентабельно, чем без нее. Мужик притих…
А девчонка по-прежнему не проявляла стыдливости. Наоборот, попыталась соблазнительно выставить ножку, подтянула и без того плоский животик, томно улыбнулась. Даже погладила рукой свою недоразвитую грудку. Все это было проделано, конечно, неумело и неловко, словно пародия на подсмотренную где-то порнушку. Но сам факт…
Девочка очень старалась.
Да и во взгляде толстой бабы, которую выставил на продажу супруг и которая буквально пожирала глазами бронепоезд, тоже читалось что-то вроде надежды и вожделения.
Егор вдруг понял: а ведь и девчонка эта, и баба совсем-совсем не прочь, чтобы их купили. Более того, обе искренне хотят этого. Столичный бронепоезд был их единственной возможностью выбраться отсюда, из обреченной глуши. Пусть даже в качестве вагонной шлюхи.
Кто-то отпустил по межвагонной связи глумливую шуточку относительно голой девчонки и прячущей под одеждой свои телеса бабы.
