Прискакал. Ужаснул.
Одним лишь своим видом.
Еще не открывая рта.
Дипольд так и не понял, кто это был. Так и не признал. Трудно было. Невозможно было. Гербовая котта сгорела почти полностью — как и плащ. Болтающийся у седла щит — обуглен и прожжен в нескольких местах, да так, что никаких геральдических знаков уже не различить на сплошь черном фоне. Ну а лицо… Многих своих рыцарей пфальцграф знал в лицо, но этот…
Опаленное, все в копоти, гари и ожогах под не поднятым даже — снесенным начисто — забралом, лицо это мало напоминало лицо благородного рыцаря, каковым, несомненно, являлся наездник. Скорее уж, лицо какого-нибудь углежога. Или кузнечного подмастерья. Причем неопытного. Мордой влезшего сдуру в печь или горн.
«А еще похоже на лицо Мартина-мастера, — пронеслась в голове неожиданная мысль — Того самого. Вареного».
А доспехи-то! Господи, доспехи!.. Некогда прочные пластинчатые латы — а ныне дымящиеся, дырявые, словно изъязвленная плоть сифилитика, словно трухлявый, проточенный червями пень.
В больших дырах на наплечнике и набрюшнике темнело что-то цвета горелого мяса. За спиной дотлевали остатки плаща. На шлеме чернел огрызок сгоревшего султана.
Перепуганный конь нервно прядал ушами, тяжко вздымал бока, переступал с ноги на ногу, заметно прихрамывая на заднюю правую — окровавленную, разодранную чуть ли не до кости. В глаза бросались также расколотая лука седла, прожженная попона, опаленная грива. И хвост. И шкура…
Удивительно, как израненный жеребец не сбросил еще своего седока!
— Ваша светлость! — с натугой прохрипел всадник. — Спасайтесь! Бегите!
— Что там? — глухо спросил Дипольд, глядя ему за спину.
— Ад, — прозвучал краткий, но емкий ответ.
Говорить неузнанному рыцарю, судя по всему, было трудно. Очень. Да и сидеть — тоже нелегко. Всадника заметно покачивало в седле.
Дипольда, однако, самочувствие черного вестника не особо интересовало. Его сейчас волновало другое.
— Моя конница? — взгляд пфальцграфа по-прежнему был обращен не на счастливчика, вырвавшегося из разверзшейся геенны, а на лагерь, укрытый дымом и паром. — Уцелел кто-нибудь?! Хоть кто-то там уцелел, кроме тебя? Отвечай!
Сначала ему ответили стоном насилу сдерживаемой боли. Потом…
— Едва ли, ваша светлость! Там невозможно выжить, — голос всадника становился тише, глуше, слова — сумбурнее, невнятнее. — Смертный дым, смертный огнь, смертный дождь. Муки смертные… помилуй нас Господь… и да прибудет с нами милость твоя… ибо все кончено… ибо грехи наши…
— Заткнись!
Наверное, Дипольд не удержался бы. Заткнул бы эту глотку сам. Мечом. Но всадник, заходясь в кашле, выхаркивая сгустки крови и отслаивающейся изнутри плоти, уже сползал с седла. Падал, так и не договорив до конца. Неузнанным, обожженным лицом вниз падал.
Упал, звякнув изъязвленными доспехами.
Из-под шлема густым потоком — как родник из-под камня — хлынула кровь. Темная, почти черная. Много крови.
Вестник дернулся. Затих.
Его конь тоже стоял недолго. Пошатнулся. Осел на задние ноги, рухнул на бок. Судорожно забил о землю копытами и головой. Из пасти на узду и камни текла пена вперемежку с кровью. Такой же темной и густой, как и у человека. Видать, и конь, и всадник глотнули каждый свою порцию убийственной магиерской гадости. Смертного дыма… Там…
«Там невозможно выжить».
Дальнобойные замковые бомбарды умолкли. Кажется, на этот раз — окончательно. Бушующее пламя шло на убыль, будто исчерпав в огненном буйстве самое себя. Рвалась, распадалась и истаивала под порывами ветра клубящаяся стена удушливого синюшного дыма, оседала пыль, рассеивался и испарялся без следа едкий туман. На месте остландского лагеря и плотного строя рыцарской конницы открывалась печальная картина, в которой не было места живым. Никто уже не кричал, не метался. Не шевелился. Вперемежку лежали изуродованные, обугленные, разорванные трупы людей, туши лошадей, сгоревшие и поваленные шатры, повозки…
Великого воинства, что привел за собой в Верхние Земли гейнский пфальцграф, больше не существовало. От грозной армии осталась лишь небольшая кучка спешенных всадников, сгрудившихся под золотыми крыльями остландского грифона и не попавших под обстрел исключительно по воле стрелявших.
— Ваша светлость, големы, — осторожно напомнили Дипольду. — Прикажете отступать?
— Нет! — вскинулся Дипольд.
Такого приказа от него не дождутся. Отступать просто так он не станет. И другим не позволит. Отступить они всегда успеют. Но бежать сразу, даже не приняв боя, Дипольд Славный не станет. Сегодня он лишился войска. Так пусть и Альфред Оберландский понесет потери. Пусть хотя бы один из спускающихся по склону механических рыцарей не вернется обратно в замок.
Боум-ш-джз-з-зь! Боум-ш-джз-з-зь!
Зловещий лязг, знакомый еще по нидербургскому ристалищу, быстро приближался. Тяжелая поступь стальных ног сотрясала землю. Пять громадных фигур двигались меж разбитых обозных повозок, перешагивая через искореженные бомбардные стволы, рассыпанные каменные ядра, трупы людей и тягловой скотины.
Големы направлялись к остландскому штандарту, големы шли к последнему уцелевшему отряду противника. За Дипольдом Славным, которого оставили в живых оберландские бомбардиры, шли големы.
Из арбалета можно было бить. Механические рыцари уже достаточно близко. И еще… еще ближе — с каждой секундой. С каждым «Боум-ш-джз-з-зь! Боум-ш-джз-з-зь!» шагом.
Да, битва проиграна — чего уж там! Но эта схватка… ее исход еще не ясен, не предрешен. Дипольд ощерился. Этот бой он примет! Полдесятка ходячих железных болванов — с одной стороны.
А с другой? Пфальцграф обвел взглядом остававшихся при нем людей, прикинул… Полторы сотни отважных (не разбежались же, не покинули поле боя!) и опытных бойцов. Рыцари, оруженосцы, стрелки, ландскнехты, расположившиеся за повозками с бомбардами и между повозок, и справа, и слева от них.
Что ж, людей не так уж и мало. По три десятка человек на одного голема. Больше, чем на ристалище в Нидербурге. А еще — бомбарды. Какие-никакие, но все же… Есть чем встретить созданий Лебиуса.
— Будем драться, — тихо, но твердо сказал Дипольд. — Кто отступит — зарублю собственноручно. Стрелкам — приготовиться.
Стрелки были готовы давно. Стрелки только ждали команды. Заряженные арбалеты и ручные бомбарды, положенные на борта повозок, смотрели на цель. На пять крупных целей, которые чем ближе подходили, тем крупнее становились.
Да, пусть сначала будут болты и пули…
— Стрелять по смотровым щелям и в сочленения лат, — распорядился Дипольд. — Первый залп — арбалеты. Второй — хандканноны.
Выждал еще немного. Взмахнул мечом:
— Бе-е-ей!
