— А в Оберландмарке, насколько мне известно, разбойничьих шаек нет. Душегубство, не оправданное волей маркграфа, там пресекается на корню. У Чернокнижника всегда хватало власти, чтобы поддерживать в своей вотчине должный порядок.
— И это верно, — вновь согласился инквизитор.
— Мародеров и наемных убийц в Верхних Землях тоже никогда не водилось. И палачей у змеиного графа не могло быть слишком много. А синьор, имеющий право казнить и миловать, объявлять войну и заключать мир, там лишь один — сам Альфред Оберландский.
На этот раз магистр кивнул молча. Выцветшие глаза инквизитора выжидающе смотрели на Дипольда.
— Но тогда откуда же Лебиус взял в Оберландмарке убийц, несущих в себе необходимое количество жизненной силы? Где он нашел людей, годных для сакральной жертвы и запуска колдовской механики? Неужели ради создания големов змеиный граф по наущению прагсбуржца пускал под магиерский нож собственных солдат и рыцарей, участвовавших в битвах и проливавших за Альфреда кровь — свою и чужую?
— Если бы возникла такая необходимость — пустил бы, — уверенно ответил инквизитор. — Но в этом не было нужды. Вспомните, сколько беглых преступников со всей империи искало убежища и покровительства в Верхней Марке. Кроме того, подходящий материал для мастераторий Лебиуса специально выращивается в темницах маркграфского замка. Рассказывая о своих злоключениях в оберландском плену, вы ведь сами упомянули и об отборе смертью. Несколько узников содержатся в общей камере, как пауки в закрытом кувшине. Задача — выжить одному. Выжить любой ценой, любым способом. И прежде всего — путем убийств прочих сокамерников. Выживший — самый злейший, сильнейший, выносливейший и хитрейший — вбирает в себя vis vitalis убитых и отправляется в мастераторию. А оттуда выходит уже големом.
Так вот оно что! Да, следует признать, теория Геберхольда не лишена логики и многое объясняет. Многое, но не все.
— Что ж, — устало вымолвил Дипольд. Затянувшаяся беседа уже начинала его утомлять, а между тем самого главного, важного самого, он до сих пор не услышал. — Ваши доводы и аргументы весьма мудры и чрезвычайно занимательны, святой отец, но я по-прежнему не могу взять в толк, какое отношение все это имеет ко мне?
— Вы — один из них, — ответил магистр кротко и коротко.
И — непонятно.
— Один из кого? — тряхнул головой Дипольд.
— Из тех, кто интересует Лебиуса в первую… в наипервейшую очередь. Вы участвовали во многих битвах и турнирах, вы убивали сами и бросали в бой отряды верных вассалов. И…
Геберхольд на миг отвел глаза.
— И?
— И сейчас именно вы, ваше высочество, более, чем кто-либо другой, предрасположены к дальнейшим убийствам в еще больших масштабах.
— Предрасположен? — нахмурился Дипольд. — Это еще почему?
— Такова ваша прирожденная натура. И таковы сложившиеся вокруг вас обстоятельства. Вы ищете славы, вы пылаете жаждой мести и вы не всегда способны сдерживать себя.
Дипольд поморщился, но промолчал. Магистр продолжил:
— При этом вы ведь уже не просто пфальцграф, вы — кронпринц. А значит, ваши потенциальные возможности в деле умерщвления других возросли многократно. Ну и наконец, есть еще одно обстоятельство. Поверьте, мне нелегко говорить об этом, тем более в присутствии вашего отца…
— В чем дело, господин магистр? — Дипольд еще сильнее свел брови. — Раз уж начата эта беседа, то будьте любезны — договаривайте до конца.
Геберхольд договорил. Сухо и бесстрастно:
— В трактатах, принадлежавших Лебиусу и изъятых Святой Инквизицией, смутно упоминается некий ритуал, который, судя по всему, был свершен над вами.
— Ритуал? — Дипольд вздрогнул. — Какой еще ритуал?!
— Магиерский, ваше высочество, — с тяжелым вздохом ответил инквизитор, — сделавший вас бездонным сосудом для vis vitalis, из которого взятая у других жизненная сила уже не просачивается вовне.
— Меня?! — скривился Дипольд. — Сосудом?!
— И хуже того — пробудивший в вас опасные страсти, которые прежде вы худо-бедно, но все же могли подавлять. Которым вы противостояли… пытались противостоять, по крайней мере. Раньше. А ныне…
Еще один вздох сожаления:
— Ныне вы сделались полностью подвластным им.
— О чем вы?! — Дипольду стало совсем не по себе. Одно дело — выслушивать досужие, ничем не подкрепленные домыслы отца, и совсем другое — слышать ТАКОЕ из уст верховного магистра Святой Инквизиции! По спине под камзолом противными липкими ручейками струился холодный пот. — Вы хотите сказать, что меня… Меня заколдовали? Изменили посредством магического вмешательства?
«Но как?! Когда?! Каким образом?!» — мысли носились в голове, словно перепуганные птицы по клетке.
— Не изменили, а, скорее, явственнее и отчетливее проявили вашу сокрытую суть, — печально изрек магистр. — Выпустили то, что всегда подспудно присутствовало в вас, что рвалось наружу, но никак не могло вырваться. Само и полностью — не могло. Ему помогли. Вынули. Вытащили. Дали дорогу и многократно усилили.
— Не понимаю!
— Вас прозывали Славным, ваше высочество. Но порой за громким прозвищем кроется совсем не то, что видится и слышится. Темный ритуал высвободил и развил некоторые стороны вашей личности и свойства характера. Те, которые имелись у вас прежде. И которые можно было использовать, наполнив их новым смыслом.
Дипольд тряхнул головой:
— Какие стороны, какие свойства вы имеете в виду?!
— Воинственность. Импульсивность. Вспыльчивость. Гордость. Мстительность. Горячность. Нетерпимость, — перечислял, как рубил, Геберхольд, глядя своими тусклыми глазами в расширившиеся глаза кронпринца. — Стремление к славе и жажда победы любой ценой. Гипертрофированные представления о чести и позоре. Пренебрежение к человеческой жизни. Слепая ярость в бою. Кровожадность. Безжалостность… И это лишь неполный букет, делающий вас идеальным убийцей, которым легко управлять и который не заподозрит наличие чужой воли, довлеющей над ним, над его поступками и над его стремлениями. Сам — не заподозрит. Если некому будет вовремя подсказать и указать.
«Бред!» — подумал Дипольд. Подумал. Поверил. Уверил себя.
— Бред, — твердо сказал он вслух.
— Ваше высочество, — с мягкой укоризной покачал головой магистр. — Почему вы…
Не договорил. Не успел.
— Да потому что никакого ритуала не было! — прокричал Дипольд.
— Боюсь, это не так, ваше высочество, — сочувственно произнес инквизитор. — Просто вы не заметили или не запомнили проведенного над вами ритуала. А это не одно и то же.
— Вы несете чушь, святой отец! Как я мог чего-то не заметить и не запомнить, если с момента вступления в оберландскую темницу всегда находился в здравом уме и доброй памяти.
