Стрела отдалялась. Сначала медленно. Словно выдыхаясь.
Потом — быстро. Словно ее пустили снова. Только на этот раз — оперением вперед.
Провожая стрелу глазами, Тимофей оглянулся.
И не увидел ничего, кроме искрящегося мрака. Сзади пала плотная завеса, отсекая все, что оставалось за спиной. Зато впереди…
Свет! Далекий, едва различимый, но настоящий солнечный свет, столь сильно отличающийся от разноцветного мельтешения колдовских искр.
Впереди завеса поднималась, будто кто-то гостеприимно откидывал полог шатра.
Тьма кончалась. Так быстро? Так скоро?.. Или, быть может, на самом деле уже минула целая вечность? И лишь в конце той вечности распахнулось окно, полное света?
Окно — с неровными сжимающимися и расширяющимися краями — стремительно приближалось. Выход? Это должен быть выход. Если то, куда они вошли, было входом.
Окно приближалось. Надвигалось. На них, на тьму. Быстрее, чем летит стрела. Быстрее, чем проносится мысль.
Тимофей успел разглядеть облака и скалы, сумел различить чей-то смутный размазанный силуэт. Как вдруг…
Яркой беззвучной вспышкой вдруг взорвалась слева черная стена упругого мрака.
И сразу резкий рывок. Туда же — влево.
Словно и его самого, и коня захлестнуло петлей огромного аркана и великан недюжинной силы потянул добычу к себе.
Дернулся под седлом жеребец, принявший на себя основную силу внезапного рывка. Ухнуло сердце, провалившись куда-то в сведенное спазмами брюхо. Остановилось на миг дыхание. Краем глаза Тимофей заметил: Бельгутая тоже что-то неумолимо тащит вслед за ним.
* * *
Темный коридор раскололся надвое. Вернее, из одного — большого и прямого — прохода их тянуло в только что возникшее еще более тесное ответвление, где не было уже ни тьмы, ни переливчатой игры маленьких искрящихся звездочек. Где был свет, но — не солнечный. Иной. Бело-голубой. Похожий на свет застывшей молнии — яркий, слепящий, холодный. Свет, в котором невозможно видеть ничего, кроме самого света.
Перестав что-либо понимать и не пытаясь даже, Тимофей просто вцепился в повод и отвернулся от слепящего потока. Сзади скакал (летел? падал?) Бельгутай с пленником поперек седла. За Бельгутаем клубилась искристая тьма, озаряемая бликами новых вспышек. Беззвучные молнии рвали коридор в клочья, и яркий свет их причудливым образом мешался с мраком. Разноцветье искр слабо, едва заметно подкрашивало эту мешанину хаоса. Мелькали чьи-то тени. Чьи? И тени ли это вообще?
Погоня? Латиняне преследуют их с Бельгутаем даже здесь? Или это не латиняне вовсе? И что? Неужто поймали? Вырвали?
Кто? Как? Куда?
Вопросы, вопросы… Вихрь вопросов в голове. И ни одного ответа.
Их снова вышвырнуло из света во тьму.
И опять тьма не была кромешной. Только теперь светили не искры — огни. Факельные огни, меж которых влетел Тимофей.
И будто лопнуло что-то. Исчезла глухая ватная пелена, обволакивавшая Тимофея до сих пор. Вернулись… нет — ударили в уши звуки. Истошно-жалобное ржание. Крик — Бельгутая и его, Тимофея, тоже. Стук копыт, звон железа. Эхо, отраженное от стен.
Какое эхо?! Какие стены?!
Перед глазами промелькнул низкий сводчатый потолок, который вдруг возник из ниоткуда и едва не сбил шелом.
Что это? Подземелье?!
Тимофей инстинктивно пригнулся к гривастой шее скакуна. И в тот же миг почувствовал, что падает. Вместе с конем. И с коня…
Разгоряченному сознанию все происходящее казалось каким-то замедленным, неправдоподобным и неестественным. Гнедок, рухнувший на подломившиеся ноги, перевалился через голову. Тимофей кубарем покатился с седла. На миг в поле зрения попала вывернутая назад конская морда, оплетенная ремешками узды. Оскаленная, извергающая клочья пены пасть с закушенными меж крупных желтых зубов удилами. Глаз, едва вмещавший в себе ужас, боль и безумие, рвущиеся наружу. Поджатые уши. Разметавшаяся грива.
Потом конь остался где-то позади, а Тимофей все катился, катился… В бешеном калейдоскопе мелькали каменная кладка, земляной пол, горящие факелы.
Сзади упала лошадь Бельгутая. Тимофей, распластавшийся наконец на твердой земле, видел, как рухнули с невысокой спины степной кобылки ханский посол и бесермен-полонянин. Бельгутай практически сразу — быстрее Тимофея — вскочил на ноги, вырвал из ножен саблю, чудом удержавшуюся на поясе. Замер, занеся изогнутый клинок над головой. На полу слабо зашевелился пленник, то ли приходя в себя, то ли безуспешно пытаясь освободиться от пут.
Мохнатая татарская лошадка — все исцарапанная, но уцелевшая — поднималась, ошалело тряся головой. А вот гнедок Тимофея встать уже не мог. Ободранные бока, мелко подрагивающие переломанные ноги, неестественно вывернутая шея… Верный конь умирал. В темном влажном зрачке отражалось пламя сбитого факела. Еще несколько факелов горели на стенах. Правда, странно как-то горели: ярко, с треском, но без дыма и чада.
В стене сзади зияла дыра с рваными краями. Словно и не мощная каменная кладка то была, а мягкий войлок, пробитый гигантской рогатиной. Нет, не пробитый даже. Прожженный. Дыру заполнял слепящий голубовато-белый свет, который так и норовил выплеснуться в подземелье. Да, видать, не давали.
Чуть в стороне (а иначе попросту смели б, затоптали), в небольшой темной нише стояла согбенная фигура в распахнутом темно-синем кафтане. Поверх кафтана — алый плащ-корзно с крупной золотой застежкой на правом плече. На голове — шапка, отороченная соболем. На ногах — зеленые сафьяновые сапоги. Человек у пробитой стены широко раскинул руки, будто ловил кого-то.
Или удерживал.
— Кто это, Тумфи?! — негромко и настороженно спросил Бельгутай.
Тимофей ответил не сразу.
Неужели…
От внезапной догадки перехватило дух. А ведь точно! Он! Горбатый князь-волхв! Угрим Ищерский! Да, человек у стены был не просто пригнут к земле. Он был переломлен и перекошен выступающим наростом, которого не скрыть ни княжеским кафтаном, ни воинским доспехом. Именно по горбу, еще не видя лица, Тимофей и узнал князя.
— Тумфи! — не унимался Бельгутай. — Кто этот шаман?
— Это князь, — пересохшими губами ответил Тимофей. — Мой князь.
— Угорим-коназ? — изумленно прошептал степняк. — Но что он здесь делает, Тумфи? И где мы вообще?
— Не знаю, — шепнул Тимофей.
Он сказал чистую правду. Подземный зал, в который они перенеслись неведомым образом, был ему незнаком.
Тимофей огляделся. Очень странный зал. Достаточно просторный, но все же, как выяснилось, малопригодный для скачек, он, судя по древности кладки, был возведен в незапамятные времена. А вот кем, зачем и где? Тимофей покосился на князя. Только он мог знать ответы. Но Угриму, похоже, сейчас было не до разговоров.
