Барон подхватил обломок алебарды, взвесил его в руке. Да, действительно похоже на тяжелый меч с простенькой и очень длинной деревянной рукоятью. Плохо сбалансированный и не очень привычный меч, но, когда вокруг кипит битва, лучше уж так, чем вовсе без ничего.
А битва разгоралась с новой силой. Подняв глаза, Зигфрид увидел, как из храмовой молельни пробивается плотная группка язычников. Воины князя-карпа отчаянно сражались с наскакивавшими на них со всех сторон приспешниками колдуна. Впрочем, попадавших под руку сарацин они тоже рубили без долгих раздумий.
Обладатель рыбьего герба шел впереди. Он только что ловко расправился с двумя черными воинами и теперь отбивался от двух белых фигур. Одного сарацина, вооруженного кинжалом, князек свалил сразу. Со вторым некоторое время повозился, демонстрируя странную манеру фехтования. Саблю противника князь-карп принял на тыльную сторону своего меча и отклонил в сторону. Изогнутая полоска стали лишь слегка царапнула по доспеху язычника. А в следующий миг князь рассек сарацина от плеча до бедра.
Внимание Зигфрида привлек кнехт, следовавший за князем. Участия в схватке тот почти не принимал, зато крепко прижимал к груди суму с небольшим округлым предметом. А уж не Черные ли Мощи несет за своим господином этот слуга?
Вероятно, подозрительную ношу заметил и однорукий чародей. Искрящийся поток пронесся мимо отпрянувшего в сторону карпа, разорвал на части кнехта-носильщика и отшвырнул еще двух воинов, оказавшихся вблизи. Под страшным ударом лопнуло не только тело носильщика, но и его сума.
Да, так и есть! Реликвия! Мощи!
С широких ровных граней брызнул отраженный свет костров. Яйцевидный кристалл с темной сердцевиной упал под ноги сражающимся. Кто-то попытался поймать самоцвет, но не смог. Кто-то специально выбил его из чьих-то рук. Кто-то просто случайно пнул.
Реликвия покатилась к Зигфриду. Это была воля провидения, и барон решил не упускать такой возможности.
Зигфрид бросился к кристаллу.
Дорогу преградил чернобородый сарацин с кинжалом в одной руке и саблей в другой. Впрочем, обломок алебарды, который сжимал в руках Зигфрид, оказался длиннее и сабли, и кинжала. А убийство сарацина — всегда достойный рыцаря поступок. Взмах, удар с плеча — и белая фигура с красным поясом и косой красной раной на груди упала навзничь.
И — новый противник. На этот раз — человек-тень, прыгнувший откуда-то сбоку. Впрочем, недостаточно проворно прыгнувший: весь правый бок черного воина был уже влажным от крови. Над головой Зигфрида прогудела короткая цепь с тяжелым железным клином на конце. Барон уклонился и с силой всадил свое оружие в нападавшего. Человека в черных одеждах пришлось спихивать с клинка ногой. Эти тени были вовсе не бесплотными.
А к кристаллу уже подбегает воин князя-карпа. В одной руке — меч, в другой — походный короб с широкими лямками. Язычник наклоняется, бросает оружие на плиты, вкатывает самоцвет в лакированный заспинный ларец, захлопывает крышку. Поднимает голову, снова хватается за меч…
Поздно! Зигфрид уже стоит перед ним.
Барон рубанул точно под каску, так похожую на шляпку гриба. Шляпка слетела. Язычник упал. Зигфрид подхватил за лямку сундучок с реликвией… И уткнулся взглядом в руку колдуна. Морщинистая старческая ладонь уже наливалась синим сиянием.
Прыжок в сторону. Ох как вовремя! С того самого места, где только что стоял барон, брызнуло каменное крошево, взвилась пыль, пополз дым…
Ударить второй раз колдун не успел: сквозь заслон черных воинов к чародею прорубился князь-карп. С яростным воплем князь атаковал однорукого старика, и тому поневоле пришлось обратить всю свою магию против нового противника.
Разнесло ли карпа в клочья или нет, Зигфрид уже не видел. Толпа сражающихся заслонила место поединка. Воины языческого князька, сарацины и люди-тени смешались друг с другом. Лишь несколько фигур — черных и белых, — вырвавшись из общей массы, пробивались к Зигфриду. Хотя, пожалуй, и не к нему даже — к его добыче. Черные Мощи — вот что им было нужно. Им всем!
Значит, на какое-то время они задержат друг друга. Но только на время.
Это время нужно было использовать.
Барон огляделся. У него оставался только один путь к спасению. Зигфрид перекинул лакированный ларец на плечо, отшвырнул в сторону обломок алебарды с мечевидным навершием и бросился к полуразрушенной ограде. Туда, где под оградой обрыв. И где под обрывом река. Если оттолкнуться посильнее, если прыгнуть подальше, возможно, будет шанс уцелеть.
Что-то тоненько просвистело у самого уха. Что-то звякнуло о камень под ногами. Что-то стукнуло в деревянный ящик на спине. Зигфрид с разбега вскочил на ограду и сразу, не раздумывая, не тратя времени на сомнения и молитвы, прыгнул вниз.
Ветер в лицо. Пальцы мертвой хваткой вцепились в сундучок. И несется навстречу черная поверхность реки…
* * *
Они спали при оружии, не снимая доспехов, но это им не помогло. Ночная атака оказалась неожиданной и стремительной. Когда незнакомый боевой клич (Ал-ла-ак-ба-а! — так, кажется, кричало в ночи множество глоток) прогремел над заброшенным храмом, было уже поздно.
Такехико удалось собрать вокруг себя лишь немногих воинов. Подмога из нижнего лагеря не пришла. А это могло означать только одно: в живых там никого не осталось. Он понимал, что проиграл эту битву. Только еще не знал — кому.
В храмовом дворе, среди костров, возле которых лежала перебитая стража, шла жестокая рубка. Черные, как ночь, синоби под предводительством однорукого колдуна-ямабуси сражались с неведомым противником.
Люди в белоснежных одеждах, подпоясанных красными поясами-оби, не таились в темноте и нападали в открытую. Они дрались яростно, не страшась смерти, а словно стремясь к ней, но они не были самураями. Они убивали быстро и безжалостно, однако не принадлежали к тайным кланам воинов-теней. Их диковинные кимоно белели в ночи, как одеяние ямабуси, но при этом сильно отличались от накидок-судзукакэ «спящих в горах». На головах странные воины носили накрученные в несколько слоев полосы ткани, а сражались необычным оружием — немыслимо изогнутыми гатанами и длинными, узкими и прямыми кинжалами.
Они не скрывали своих лиц, и это, вне всякого сомнения, были лица чужеземцев. Глаза широкие, как у пленного идзинского самурая, но кожа темнее, а волосы черные как смоль. Это были какие-то совсем другие идзины.
Такехико сделалось грустно. Сердце сжалось от накатившего отчаяния. Нет, гасира Такехико Ёсинака печалила не собственная судьба. Его заботили иные мысли. Что за проклятие пало на благословенную землю его отцов?! — вот о чем он думал. Ибо нет проклятия страшнее, чем нежданный приход неведомых чужаков.
Если бы такое было возможно, Такехико, пожалуй, дрался бы сейчас на стороне синоби. Но заключать союз с презренными ночными убийцами недостойно самурая. Да и господин даймё не давал ему такого права.
К тому же ни синоби, ни предводительствовавший ими я не искали союза. Они яростно атаковали. Впрочем, чужеземцы в белых одеждах тоже с одинаковым исступлением нападали как на синоби, так и на воинов Такехико.
