Но открыл дед! Это здорово, что открыл любимый старый дед. У деда прямо лицо задрожало от радости:
— Наконец-то! Мы совсем думали, тебя опять на сборы…
Прошлым летом Петю и правда увезли на сборы Осоавиахима. Увезли срочно, он не успел забежать домой, а порученец с первого курса поленился, сообщил только на другой день.
Никого и никогда не было у Пети ближе и родней странной мужской семьи, в которой (как грустно шутил папа) женщины не выживали. Маму Петя не помнил, бабушку помнил, но смутно. Об отце и о нем, Пете, всегда заботился дед. «За маму и за бабушку», — говорил папа.
Дед и сейчас помчался греть чайник, доставал из буфета колбасу, масло… Папа уже лежал в постели: ему тоже завтра рано на работу, как всем. При виде Пети папа тут же вылез, накинул облезлый халат. Оказалось, Петя и правда хочет есть. Петя давно знал — папе и деду всегда лучше рассказывать правду. Глотая чай, Петя шепотом рассказывал о своих приключениях. Почему шепотом? Потому что в коммунальной квартире по ночам всегда говорят шепотом. Дед вполголоса орал, проклиная на идиш костный мозг, печень и семя негодяев, которые напали на внука. А вот папа… Папа закурил папиросу, и глаза у него стали словно бы оловянные. Тихо, склоняя голову то на одно, то на другое плечо, папа стал задавать вопросы. Следователь торопился, нервничал, папа был каменно спокоен — но вопросы-то были те же самые.
Дедушка хватался за сердце, сдавленно кричал: «Яхве! Яхве! Яхве!» Он морщился, невольно повышал голос и сам же прикладывал палец к губам.
Папа голоса не повысил, но дед верил каждому слову внука, и ему было все ясно. А вот папа не очень верил, что Петя сказал ему все. Папа совершенно ничего не понимал: кто и зачем напал на Петю. Петя — тоже.
— Потому что, сынок, это ведь вовсе никакие не уголовники. И говорят по-немецки…
— Когда я сел, один из них еще сказал по-немецки, что я «готов».
— А потом посветил фонариком и понял, что надо добивать, — неприятно усмехнулся папа. — Кстати, а как твоя печень?
— Еще болит…
Бок вздулся, внутри сильно болело. Папа засуетился, где-то у него лежала на такие случаи припасенная левомициновая мазь. А дедушка, как всегда, стал с папой яростно ссориться:
— Левомицин?! Что такое левомицин?! Мазать надо гусиным жиром!
— Папа, не выдумывай, ничего нет хорошего в твоих гусях.
— В моих?! Мальчишка, ты сказал отцу «в моих»?!
— Ну не в моих же…
— Гусь — это еда! Гусь — это шкварки! Гусь — это перина! Гусь — это спасение!
— Гусь — это клопы…
— Какую ерунду ты несешь!
— Разве нет? Подушка набита гусиным пухом, а из нее лезут клопы… светлый образ местечка…
— Гусь — это способ лечиться!
— Все равно нет тут никакого гусиного жира. Сынок, наклонись немного, смажу бок.
— Нет гусиного жира?! Конечно нет! А не надо было ехать в Ленинград! Я говорил, что ничего хорошего не получится из Ленинграда!
— Ага, надо было подыхать с голоду в твоей Касриловке.
— Не смей называть так Шепетовку! В ней не зашибали людей в подворотнях. Это в Ленинграде такая мода — убивать в подворотнях живых людей!
Петя знал — Касриловку придумал писатель Шолом-Алейхем. Смешную и нелепую Касриловку, пародию на еврейское местечко. Папа ругает Шепетовку Касриловкой потому, что терпеть не может сельской жизни. Папа любит машины, работу турбин и движение. А дед любит гусей, огород, неторопливые беседы с соседями. Он не хотел уезжать из Шепетовки.
— Сынок… — тихо позвал папа Петю. — Сегодня у меня на работе взяли Бориса Моисеевича… За что — не говорят, но знаю точно — это очень порядочный человек. Очень приличный.
Папа помолчал, раскуривая папиросу. Лицо у него было строгое и в то же время грустное.
— Сынок, а давай ты уедешь из Ленинграда на несколько дней? У нас есть дальний родственник в Белоруссии. Мы никогда не виделись, но он тебя примет. Денег я дам… Посиди там.
Несколько минут Петя переваривал… Надо же… Как же испугался за него отец, если предлагает такое!
— У меня ведь экзамен послезавтра. А если оставят на кафедре?
Помолчали.
— То, что случилось, — намного важнее экзамена. Я очень не хочу тебя потерять.
— Я подумаю.
Произнося эти слова, Петя с удивлением понял, что готов послушаться папу. Он и на самом деле подумает. Что-то слишком уж странное и страшное начало происходить в его жизни.
Петя еще не знал, что на раздумья времени не будет. Время на раздумье было поздним вечером, когда папа заговорил о бегстве… Этого времени было совсем немного. Если бы Петя решился бежать и вышел бы из квартиры под утро, часов в пять или в шесть, он успел бы на утренний поезд. Тогда у него тоже были бы приключения, но совершенно другие.
Но Петя тянул… хотел подумать… Петю слишком интересовали отвлеченные вещи, чтобы он умел быстро принимать решения, касающиеся лично его. А утром, уже в семь утра, в дверь квартиры ударил звонок: решительный такой звонок, хозяйский. В семь часов утра квартира как раз приводила себя в порядок, чтобы разойтись по местам службы. Орало радио, рассказывая о достижениях строителей коровников на Украине и о подвигах пограничников: задержали еще нескольких шпионов. Открыла жена Запечкина и расплылась: бравый военный поднес руку к краю фуражки, спокойно-деловито выяснил, кто тут Кац. Он подал повестку, велел расписаться…
Петю вызвали на Гороховую улицу, в НКВД. Явиться срочно, в 9 часов… кабинет… фамилия ответственного работника…
Папа как раз уходил на работу, лицо у него сделалось очень грустное. Он крепко обнял Петю на прощание.
Потом, задним числом, Петя думал, что он начал меняться сразу после истории в подворотне. Например, он стал наблюдательнее, стал замечать то, на что еще сутки назад нипочем не обратил бы внимания. Только благодаря этому среди идущих по набережной Мойки Петя сразу заметил странного человека. Странный человек шел, словно привязанный за ниточку к Пете. Был он просто одет, в кепке самого пролетарского вида. Петя остановился, делая вид, что у него погасла папироса. И странный человек тут же остановился, уткнулся носом в витрину булочной.
Петя прошел метров сто и повернулся назад. Человек снова сунулся к витрине парикмахерской. Петя решительно направился к человеку, но рассмотреть успел немногое… Главным его впечатлением остались умные недобрые глаза. А человек быстро, почти бегом, пошел назад. Не догонять же его?
Сердце у Пети колотилось, но получалось — он сумел прекратить слежку за собой! Наивен был Петя, неумел. Он не знал, что чаще всего слежку ведут два человека — один топорно, его нетрудно заметить. А другой следит осторожно, и его редко раскрывают. Обнаружив шпиона, Петя и понятия не имел, что за ним идет еще один.
