Книга Ад закрыт. Все ушли на фронт, страница 77. Автор книги Андрей Буровский

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Ад закрыт. Все ушли на фронт»

Cтраница 77

Есаул навел оружие, а вокруг продолжался бой. Кто-то пролетел мимо балкона вниз головой. Дикий крик заглушил даже пальбу, сменился глухим влажным стуком, хрустом снизу. По камню чиркнула пуля, с визгом срикошетила вверх. С баррикады палили из винтовок, раздавались короткие очереди. Есаул не видел и не слышал. В оптическом прицеле виделся серый бок толстовки, гремел металлический голос:

– Трудящиеся всех стран поднимаются на революцию! В эсэсэсэр свергнут страшный тиран и злодей Сталин! Это шаги революции! Скоро весь мир будет охвачен революцией! Революция пришла сюда, скоро она придет во все страны! На все континенты!!! Проклятая буржуазия от Гражданской войны из России бежала во Францию – теперь и тут Гражданская война!

Есаул чуть задержал дыхание… Перекрестие прицела ползло, ложась то на лоб, то на шею… Троцкий не хотел умирать, он все время бегал, менял позы. Вслед за Троцким металась свита, то заслоняя его, то открывая.

– В России мы поставили памятник великим пророкам революции: Каину и Иуде! Каин первым понял, что мораль выдумана буржуазией! Трудящимся не нужны бредни про то, будто братьев нельзя убивать! Пролетариат не нуждается в химере семьи, он нуждается в революции!

Иуда первым понял лживость веры в дурака-Бога! В глупого слабого Бога, который дал себя, идиотик, распять! Мы ставили своему брату Иуде памятники в России. Реакционные русские свиньи взорвали памятник, нагадили в голову Иуде! Позор тупым русским свиньям! Теперь мы поставим памятники Иуде везде! Здесь и по всему миру!

Вопя, Троцкий перегнулся через перила, буквально висел над толпой. Палочки в круге поплыли по серому фону толстовки. Есаул задержал дыхание и мягко-мягко потянул спуск на себя. Ударило в плечо сильнее обычного: заботясь о точности стрельбы, он слабо прижал к себе приклад.

– Убили!!! – заорал Лева Бронштейн, повалившись на руки свиты. Этот первый вопль был слышен очень хорошо, потому что он издал его еще в громкоговоритель. И продолжал: – Меня убили! Враги убили!

Эти последние вопли не были слышны толпе, потому что громкоговоритель валялся в стороне; Троцкий лежал, держась за бок. Но Есаул почему-то прекрасно слышал крики Троцкого. Острая радость охватила его. И вера, что на этот раз все будет хорошо, все будет сделано.

Вокруг раненого толпились, орали – скорее мешая ему, чем помогая. Никто ничего не понимал: ведь выбирая место для митинга, проницательный вождь революции предусмотрительно велел поставить трибуну за пределами винтовочного выстрела…

– Убили… – уже хрипел Троцкий, которому мешала дышать тащившая его в разные стороны, истерически орущая свита.

В мелькании и воплях Есаул выбрал еще одну точку… На этот раз он оказался провидцем, этот человек, чьи предсказания почти никогда не сбывались: и правда убили. Вторая пуля ударила в шею.

Революционные дамы орали и выли так, словно из зоопарка разом сбежали все гиены.

– Посторонитесь, вашбродь!

Красные от натуги боевики не очень вникли, что делает тут Есаул. Они были слишком заняты для этого: устанавливали пулемет. Есаул покорно отошел. На шестом этаже дома напротив кто-то высунулся из окна, проорал нечто невнятное. Из другого окна вылетела, крутясь, красная тряпка на палке; почти сразу из того же окна выбросили трехцветное полотнище: французский государственный флаг.

Совсем рядом мерно застучало: уставя вперед и вниз тупое рыло, пулемет ударил по баррикаде. Его поддержал и второй. Словно порывом ветра, смело большевиков от пулемета, от орудия. Там, в деревянном хаосе баррикады, кто-то бился, кто-то неподвижно лежал лицом вниз, кто-то уползал, стараясь найти безопасное место.

Есаул выбежал из дома. Он уже не видел, как красные кинулись к орудию, пытались поднять ствол, как оба рухнули под очередями. А на улице и без него люди уже выскакивали из подъездов, поднимались в новую атаку.

– Вперед, ребята!

Крича по-французски и по-русски, Есаул пошел на баррикаду. Звонкое русское «ура!» мешалось вокруг с хриплым «Hurra!» европейцев. В левой половине груди нарастала острая боль, хотя ранен он не был. Есаул потерял дыхание и непроизвольно задержался. Есаула обгоняли, прыгали в нагромождение, стреляли, кололи сверху вниз. Пулеметы били теперь дальше, свинцовой метлой выметали площадь Шатле.

Есаул подбежал к баррикаде, полез на бревна, когда уже все было кончено. Только у противоположной стороны бульвара, около недавно поваленного дерева несколько человек с силой взмахивали винтовками, словно крестьяне кидали вилами сено.

Есаул перелез через диван, обеденный стол, книжный шкап: обломки чьей-то жизни, превращенные в части баррикады. Он обогнул труп, который так и остался сидеть, уронив голову на пулеметный лафет, еще труп, лежащий ничком на мостовой. Все было как всегда: поле смерти, поле боя, поле славы: все вместе.

Красная сила сломалась; смерть Троцкого решила для них сразу и все. Красные драпали неудержимо, почти не отстреливаясь, густо заваливали падалью камни древней площади Шатле. Пулеметы замолчали: в зоне обстрела уже везде теперь были свои; вели рукопашный бой, врываясь в подъезды, передовые части – на мостах: буквально на плечах красных добровольцы рвались на тот берег, на остров Ситэ. Мимо Есаула пробегали все новые и новые бойцы, спешили туда же: из подземных ходов выплескивались новые войска.

А Есаул остановился, такой сильной сделалась боль за грудиной. Боль словно расширилась, заполнила грудную клетку. Стало трудно дышать, пришлось постоять, перед тем, как одышливо подойти к трибуне. Есаул хотел посмотреть на мертвого Бронштейна-Троцкого, но среди валявшихся тел Троцкого не было. Куда же его утащили?!

Мимо Есаула все бежали, спешили люди с винтовками, взлетала к небесам разноязыкая речь. А боль нарастала, мешала. Есаулу пришлось сесть, посидеть, слушая мерзкие толчки нарастающей боли. Ясно, что в бой не вернуться. Есаул встал, и тут же опять, уже совсем невыносимо рвануло в левой половине груди. Есаул вдруг увидел Галю и Ванечку: не мертвых, какими он видел их в последний раз, в овраге, какими много раз видел во сне и в своей памяти. Увидел довольную, радостную Галю, маленького сына: счастливо улыбается с маминых рук, тянется к папе.

И Есаул понял, что это значит: он уходит туда, где Галя и Ванечка. Он понял, и почему: сам виноват, впал в грех отчаяния. Он сам остановил свою жизнь. Он во Франции пятнадцать лет – с двадцать второго. Его новые дети могли бы уже стать подростками. Он не захотел продолжать жить, и Господь прибирал его к себе.

«Будь у меня дети, не увел бы…» – думал Есаул с невольным протестом. Жить захотелось: посмотреть на мир, вычищенный от красных. Но дальше подумалось: а ведь будь у него сейчас дети и не прибери его Господь, Он мог бы отдать Троцкого не ему, а как раз кому-то другому.

«Ну нет! – развеселился Есаул, прижимая к себе ружье. – Не выйдет! Этого я не отдам!» Он попытался еще поцеловать ствол ружья, прикончившего главную мразь, но не успел: не поднялись, не послушались руки. Есаул мог только продолжать прижимать к себе оружие. «Спасибо, Господи!» – еще подумал он с нахлынувшей слезами благодарностью. И еще подумал, что не все знают его настоящее имя. Все Есаул и Есаул… Как же будут поминать его при отпевании?! Боль еще разрасталась, заполнила все на свете, в мире не стало ничего, кроме боли, колоссального пузыря, наполненного болью… Площадь, люди, крик, трупы, дома – все стало гаснуть, отодвигаться еще, пока нарастал пузырь боли. Все виделось как сквозь мутное стекло. Пузырь лопнул, и мир начал меркнуть, исчезать. И все, и ушел Есаул; навсегда ушел к жене и сыну.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация