Над наиболее популярными столами висели криво склеенные плакаты: «Регистрация беженцев и перемещенных лиц». Текст был на русском и английском. На малоизвестном в Системе английском — с ошибками.
Не оставались без внимания посетителей и столики с надписями «Регистрация бывших военнослужащих армии Московской республики, Новгородской республики, Курского доминиона, Ингерманландии и иных колоний (штатов) СШЗ». Здесь очередь была прямее и немного напоминала армейский строй. Вспотевший от старания оператор детектора лжи тестировал всех военнослужащих одного за другим. Некоторых после проверки заковывали в знакомые мне браслеты с синими огоньками и уводили куда-то в глубь здания. Из всей компании клерков откровенно скучала только одна девушка. Она сидела за маленьким письменным столом с крошечной табличкой «Регистрация беженцев и бывших военнопленных, имеющих статус граждан Солнечной Системы». Я подошел к девушке и присел на специально приготовленный стул. Кажется, это был единственный стул для посетителей в этом заведении. Таких поделок из гнутого металла, цветного кожзаменителя и поролона полно в нашем мире и совсем нет здесь. Похоже, что кто-то не поленился притащить сюда эту примитивную мебель, которая сейчас в моих глазах казалась почти святыней. Кусочек родного мира в огромной и враждебной вселенной.
— Какими судьбами в этой дыре? — спросил я, не здороваясь.
У современной молодежи приветствия не в моде.
Считается, что все люди — одна семья и не должны особо подчеркивать свою близость или, наоборот, отдаленность. Я слишком стар, чтобы понимать подобные вещи, хотя иногда пытаюсь маскироваться под юнца. Девушка тоже не поздоровалась. Лишь скользнула по моему лицу ненавидящим взглядом раскосых глаз. Рыжая, курносая и очень злая девчонка.
— Жизнь — какашка, судьба — отрыжка? — процитировал я главного героя последней комедии Рашидова.
Как я помнил, в студенческих рейтингах эта картина была на втором месте после жесткого порнотриллера «Оборванец», но его я цитировать, по понятным причинам, не стал.
— Свой, — взгляд девушки немного смягчился. — У местных глаза другие, и скалятся они все время, как идиоты.
— К вам кохоны ходить не должны, — я ткнул пальцем в табличку.
— Не должны. Но ходят. Еще как ходят, — она с отвращением посмотрела на очередь. — Твари! Мы же тоже русские люди… Вы не имеет права… Права человека — высшая ценность, — повторила она слова кого-то из посетителей, и ее симпатичное личико гадливо сморщилось. — Не пойму, при чем здесь национальность? Я вообще-то полька.
— Пани, это всего лишь несчастные женщины и дети, — возразил я, переходя на польский. — И они нуждаются в помощи.
— Давно здесь? — спросила она, помрачнев еще больше.
— Практически с первого дня. С перерывами.
— А я без перерывов, — прошипела девушка. — И тоже с первого дня.
— Плен?
— Почти. — Ее лицо исказилось и даже изменило цвет, став мертвенно-серым. — Я была в маленьком польском городке. Они пробили портал ночью и напали на спящих жителей. Они ловили нас, как животных… — ее глаза округлились и покраснели, — многих убили. Тем, кто пытался защищаться, вспарывали животы и бросали умирать на мостовой. Когда нас гнали к порталу, то под ногами…
— Не надо, — тихо попросил я. — Я понимаю.
Мне не хотелось слушать, но она решила высказаться.
— Ничего ты не понимаешь. Они хотели нашей смерти и наших мучений. Все! Включая этих твоих несчастных женщин и детей. Это сейчас они выпрашивают у нас похлебку, а совсем недавно они только в самом крайнем случае соглашались видеть в нас рабов. — Она злобно ощерилась. — Они звали нас грязными комми, а сами мылись раз в неделю, потому что за воду надо платить по счетчику. Даже саксы, самые богатые из них, экономили на мыле, но не жалели денег, чтобы купить китайскую девочку, оттрахать ее на вечеринке, а потом перерезать глотку. Чем больше китаянок кокнут, тем круче вечеринка.
Я потрясенно оглянулся на стоящих в очереди людей.
— Думаешь, вру? Тебе предстоит еще многое узнать о них. Например, они делили всех на сорта…
— Это я в курсе.
— И убийство человека низшего сорта не наказывалось даже штрафом. Наоборот, убийце оказывали психологическую помощь, если вдруг ему на одежду попало немного крови и он от этого факта расстроился.
— Не может быть, — мрачно проворчал я.
— Это правда, — она вздохнула. — Они нас убивали, а мы их спасаем. Надо бросить все это стадо на съедение горгам и уйти. А то ведь еще и заботиться о них будем, вместо того чтобы в зоопарк посадить.
— Не думаю, что именно эти люди…
— Ты ничего не знаешь, — девушка устало покачала головой. — Когда мы вернемся, я сделаю мемуарный файл. Если хочешь, то с ощущениями и запахами. Тогда ты поймешь, что в том числе и эти люди виноваты в нападении на Систему. Будешь смотреть?
— Буду, — я обреченно кивнул.
Ненавижу влезать в чужую шкуру и прогонять через собственную нервную систему чужие переживания, Но, боюсь, в ближайшие годы это станет главным развлечением у всех граждан Солнечной. Уж очень много событий произошло в последнее время. И не все из них были приятными. А чтобы сочувствовать, нужно понимать.
— Давай телефон, — она дотронулась пальцем до виска.
— Ловлю, — я инстинктивно повторил ее жест и рассмеялся.
— Не работает, — усмехнулась она. — Тогда я напишу.
Девушка накарябала на обрывке бумаги свое имя и телефонный индекс.
— Обязательно свяжись со мной, — строго сказала она, протягивая мне листок.
— Обязательно свяжусь, — пообещал я и спросил: — Зарегистрируешь меня?
— Легко. Ты кто?
— Вас… — Я помотал головой и нервно хихикнул. — Ломакин Светозар, бывший рядовой, ныне преступник. Приговорен к смертной казни. Приговор приведен в исполнение.
Она с уважением посмотрела на меня.
— У тебя хорошее имя. Сербское?
— Не знаю, — я пожал плечами. — Не у кого было спросить. Может быть, и сербское.
Ее пальцы застучали по клавишам, и девушка снова заулыбалась. Ее лицо стало веселым, злобным и удивленным одновременно. Очевидно, она читала приговор.
Если это так, то, я думаю, она простила мне мой нынешний чрезмерный гуманизм по отношению к кохонам.
— Ранения есть? — спросила она, наконец.
— Есть.
— В медицинской помощи нуждаешься?
— Было бы неплохо.
Она еще немного поколдовала над консолью и выдернула из щели печатающего устройства лист бумаги.
— Как выйдешь отсюда, сразу направо. Там будет медпункт для наших. Местных в нем не принимают, — сказала она так, будто для меня это имело решающее значение. — Передашь привет Ярику, а потом, если он тебя не госпитализирует, идешь к посту номер 18 в распоряжение капитана Оболенского. Вопросы есть?
