Казимир Иосифович: Изверг, отцеубийца! Один
глоточек коньячку! Ведь гибель последней надежды!
Станислав Иосифович: Помолчи, Казимир!
Читайте!
Слюньков (читает): «Сего тридцатого августа
1882 года, находясь в здравом уме и трезвой памяти, я, Сигизмунд Иосифович
Борецкий, в присутствии нотариуса Степана Степановича Слюнькова…» (кланяется и
вскрикивает, хватаясь за поясницу). Проклятая поясница! «…Слюнькова объявляю
мою последнюю волю касательно принадлежащего мне..»
Лидия Анатольевна: Ах нет! Не нужно всё.
Только самый конец.
Станислав Иосифович: Да, последнее
предложение.
Слюньков: Извольте. Вот: «…Всё
вышеперечисленное движимое и недвижимое имущество, равно как и вклады в
„Русско-Азиатском банке“ и банке „Кредит Лионнэз“, завещаю моей племяннице Инге
Станиславовне Борецкой…»
Инга (пронзительно): Я же его просила!
Лидия Анатольевна: Господи! Да святится имя
Твоё!
Станислав Иосифович: Зачем девочке, почти
ребёнку, такое состояние? Душенька, ты и распорядиться им не сможешь.
Инга: Ничего, папенька мне уже 21 год, я
совершеннолетняя. А что там дальше?
Казимир Иосифович: Да-да, самый-то конец.
Может, я недопонял? Ян, слушай!
Слюньков (читает дальше): «…моему племяннику
Яну Казимировичу Борецкому завещаю свой бумажный веер, который передаю на
ответственное хранение в нотариальную контору „Слюньков и Слюньков“. Далее
только число и подпись.
Диксон: It's incredible! Absolutely
incredible! Я лечил этот человек три месяца! Хоть бы мелочь завещал! Out of
common decency!
Казимир Иосифович: Если б вы, доктор, его
вылечили — тогда другое дело, а так за что вам? Он и мне-то, брату любимому,
согбенному под ударами судьбы, ни шиша не пожаловал… Над племянником,
несчастным юношей, жестоко поглумился. Бумажный веер, каково? Ян, сынок,
принеси фляжечку… Плохо мне…
Ян: Да ну вас к чёрту, старый вы пьяница! Что
я здесь время теряю! (Хочет уйти.)
Инга: Постой! Не уходи! Про веер это не просто
так! Здесь какая-то тайна!
Ян: Не тайна, а насмешка! Будь прокляты
толстосумы, издевающиеся над людьми!
Казимир Иосифович: Но как же… Это
несправедливо! Я нищ, кругом в долгах! А Стасик и без того богат!
Станислав Иосифович: Не богат, а состоятелен.
Это наша Инга теперь миллионщица. (С чувством, обращаясь к висящему на стене
портрету). Сигизмунд, я всю жизнь завидовал тебе. Твоей хватке, твоей
неукротимой энергии. Прости меня! Да будет земля тебе пухом!
Казимир Иосифович: Каким ещё пухом! Я только
давеча, на прошлой неделе, занял пять тысяч… Надеялся выплатить из наследства!
Станислав Иосифович: Что ж, мне жаль твоего
кредитора. Глупый человек, нашёл, кому одалживать.
Казимир Иосифович внезапно разражается
истерическим хохотом и никак не может остановиться.
Казимир Иосифович: Ой… Ой, Стаська… Тут ты
прав… Прав, как никогда!
Станислав Иосифович (брезгливо отвернувшись):
Скажите, господин… э-э… Слюньков, а когда моя дочь сможет вступить, так
сказать, в права наследования? Она слишком юна и неопытна, чтобы самой
разобраться в подобных вещах…
Диксон (перебивает): Господа, господа! А веер?
Инга: В самом деле! У дяди была великолепная
коллекция восточных раритетов. Может быть, этот веер представляет какую-нибудь
невероятную ценность?
Ян: Бумажный-то?
Казимир Иосифович: Да! Где наш веер?.. Бу… (всхлипывает)
бумажный…
Слюньков: Я уполномочен сообщить вам, что
указанный в завещании предмет действительно был передан мне завещателем и,
согласно полученным инструкциям, доставлен сюда, в подмосковное имение
усопшего. Однако…
Казимир Иосифович: Какое ещё «однако»? Где
наше наследство?
Слюньков: Честно говоря, я пребываю в
некотором затруднении… Видите ли, в инструкции сказано, что означенный предмет
должен быть передан наследнику в присутствии одного человека, некоего Фандорина
Эраста Петровича, который сделает необходимые разъяснения…
Лидия Анатольевна: Фандорин? Не тот ли это
молодой человек, о котором говорили в салоне у Одинцовой?
Станислав Иосифович: Да, вне всякого сомнения.
Он ведь недавно вернулся с Востока. И Сигизмунд тоже много времени провёл в
Китае и Японии.
Диксон: Что за господин Фандорин?
Станислав Иосифович: Чиновник, состоящий при
его сиятельстве московском генерал-губернаторе. Молодой, но очень на виду.
Лидия Анатольевна: Рассказывают, будто бы
после какой-то трагической истории он долго жил на востоке и превратился в
совершенного азиата!
Ян: Ну и где он, ваш азиат? (Нотариусу.) Вы
ему писали?
Слюньков: Разумеется. И получил уверение, что
господин Фандорин приедет. Однако коляска, отправленная к московскому поезду
ещё утром, не вернулась, а теперь уже вечер…
Станислав Иосифович: Фаддей, кто поехал к
поезду?
Фаддей: Это я, ваше превосходительство, не
могу знать. Я при барине-покойнике в камердинерах состоял. А про лошадей ничего
не знаю, не моя плепорция. Если насчёт провизии распорядиться или счета
проверить, прислугу нанять либо уволить, это ко мне. И чтоб порядок в доме был,
это тоже я…
Станислав Иосифович: Ну хорошо, хорошо! А по
лошадям у вас тут кто?
Фаддей: Это смотря по каким лошадям. Если по
барским — одно, по хозяйственным — другое.
Станислав Иосифович (теряя терпение): На
которых поехали встречать господина Фандорина?
Фаддей: На барских. Он же барин. Это вот по
Аркашиной части.
Аркаша (кланяясь): Так точно, по моей-с. Я при
почившем нашем благодетеле в лакеях состоял-с, для всякой личной и даже
конфидансной надобности. И насчёт экипажей, и в смысле гардероба, и гигиены
организма — всё я-с, потому как специально обучен и все сии премудрости
превзошёл.
Станислав Иосифович: До чего ж вы все
говорливы! Если ты «насчёт экипажей», то почему не поехал встречать?
Аркаша: Как можно-с? Столько дорогих гостей.
Одному Фаддей Поликарпычу с Глафирой не управиться. Я кучера Митяя снарядил. Он
хоть человек глупый, даже, антр-ну, полный дубина-с, но до станции, надо
думать, не заплутает.
Горничная Глаша прыскает.
