– Я считаю, что Винсент Ван Гог является одним из ярчайших явлений в живописи девятнадцатого века!
Анна хихикнула.
– Точно. Вылитый! У меня дома тоже есть его репродукция. Я имею в виду Ван Гога.
– Как удивительно!
– Только у меня «Хижины».
– Не самая удачная работа на мой вкус.
Анна шутливо ткнула его в плечо.
– Ты профан!
– Напротив, я очень глубоко разбираюсь в искусстве.
– Математик-искусствовед?
– Почему нет?
– Да так. Кстати, когда я тебя первый раз увидела, то решила, что ты бухгалтер.
– А я подумал, что ты одна из тех психованных девиц, которые рвутся в пекло за ощущениями.
Они снова засмеялись.
– А ведь все не так. Правда?
– Да.
– Жизнь – очень странная женщина. Она забросила нас в разные концы страны, а потом снова свела в месте, которого не может быть. Как ты думаешь, это случайно?
– В любой случайности можно углядеть след закономерности.
Они продолжали болтать, а машина пожирала колесами дорогу, унося их все дальше и дальше.
– Что-то изменилось, тебе не кажется?
Майкл пожал плечами.
– Я ничего не вижу.
– Посмотри на кусты.
Окружающий пейзаж был настолько однообразным, что действовал, как гипноз. После нескольких часов пустого созерцания взгляд настолько привыкал, что, появись на обочине голландская мельница, ее можно было и не заметить. Кусты, о которых говорила Анна, были частью этой монотонной картины, и сначала Майкл не мог понять, о чем она говорит. И только несколько секунд спустя он увидел и насторожился.
Кусты раскачивались на ветру, словно кланялись проезжающей мимо машине. Раньше они были неподвижны.
Майкл осознал и еще одну вещь – стало темнее. Завывание ветра в окнах сделалось громче, будто медленно поворачивали ручку громкости у радио. Очень-очень медленно.
– Странно.
Машина слегка качнулась на рессорах, будто невидимая рука мягко толкнула ее в сторону. В окно ворвался порыв ветра, подхватил волосы Анны и разметал их. Она тряхнула головой и стала собирать рассыпавшиеся локоны.
«Сабурбан» снова качнулся.
– Вроде как становится ветрено, – тревожно заметил Майкл.
Открытия продолжались. Утром, когда они только начали путь, дорога просматривалась на несколько миль вперед. Воздух был настолько чист и прозрачен, что казалось, его нет вовсе. Теперь видимость ухудшилась. Далеко впереди собирался мутный желтоватый туман, в котором очертания гор растворялись, словно в воде. Небольшие вихри кружили по обочине, превращаясь в крошечные смерчи. Они мчались вперед, легко перегоняя машину. На небе собирались темные тучи.
– Что за чертовщина? Во что мы теперь вляпались?
Очередной порыв ветра принес с собой песок, мелкий, как пыль. Анна закашлялась, у Майкла заслезились глаза. Они одновременно надавили на кнопки, и окна закрылись. Стало значительно тише.
– Похоже, впереди ураган. Только этого нам не хватало!
Ветер свирепствовал по обе стороны дороги. Он яростно раскачивал кусты, прижимая их к самой земле. Трава стелилась и колыхалась волнами, словно желто-бурая река. По дороге проносились песчаные змейки.
Сильные порывы ветра то и дело ударяли по машине.
– Странный ураган, – сказал Майкл.
– А они здесь вообще бывают?
Видимость продолжала ухудшаться. Теперь дорога просматривалась только ярдов на пятьсот. Они словно попали в туннель – впереди, сверху и по бокам окруженные потоками песка и пыли. Машина поскрипывала и раскачивалась, и Майклу пришлось переключить все внимание на управление, чтобы не вылететь с дороги. Завывания ветра были слышны даже сквозь закрытые окна.
Быстро темнело. Майкл включил фары. Тьма вырастала впереди, словно стена. Завывания ветра переросли в громкий, устойчивый гул. «Сабурбан» толкало из стороны в сторону.
– Мне это очень не нравится! – прокричал Майкл. – Там впереди может быть торнадо.
– Таких не бывает!
– Таких по телевизору не бывает! Если так пойдет и дальше, я поворачиваю!
Анна промолчала.
Ветер рычал и бил тяжелую машину. Он как будто пробовал силу, стараясь оторвать ее от дороги и швырнуть в горловину смерча.
Майкл нажал на тормоз. Машина стала нехотя замедляться, неумолимо подбираясь к исполинскому чудовищу, ревущему впереди. Анна судорожно вцепилась в ручку над дверцей. Машина встала. Порывы урагана били ее со всех сторон, ветер выл и ревел, словно гигантский зверь. «Сабурбан» задергался, качнулся и сдвинулся с места. Торнадо тянул его к себе.
– Майкл!
– Вижу!
Он рванул ручку переключения передач и нажал на педаль акселератора. Колеса закрутились на месте. Машина задергалась, остановилась, а потом снова поползла вперед. Майкл добавил газу. «Сабурбан» медленно пополз задним ходом.
А впереди разверзся ад. Небо и земля слились и превратились в сплошной круговорот песка и пыли. Машина рывками отступала. Майкл осторожно выравнивал ее. Пару раз колеса проскальзывали, и «сабурбан» на миг застывал, а потом снова принимался ползти назад. По лицу Майкла катился пот. От сильного напряжения разболелась шея, но он не обращал на это внимания. Снова и снова он ловил машину и толкал назад. Он спорил с ураганом, и любая ошибка могла стоить жизни.
Снова и снова. Дюйм за дюймом.
Спустя полчаса изматывающей борьбы Майкл понял, что выигрывает. «Сабурбан» стал двигаться ровнее. Рев ветра как будто начал стихать. Майкл оторвал одну руку от рулевого колеса и вытер о рубашку. Потом вторую. Пот стекал по лбу и подбирался к глазам. Он затряс головой, разбрызгивая вокруг холодные капли.
Еще через четверть часа он остановил машину и прижался лбом к рулю. «Сабурбан» стоял на дороге крепко, как скала. Ветер, все еще достаточно сильный, уже не мог сдвинуть его с места.
– Господи, Майкл!
– Едем отсюда.
Он развернул машину и направил ее обратно.
Глава 11
«Сабурбан» слегка подрагивал на ухабах. Надежда осталась позади и с каждой минутой становилась все дальше и дальше.
В глубине души Майкл не сомневался, что его догадка была правильной, но он позволил себе уверовать в то, что выберется из Пустоши, – именно в этом крылась ошибка. Прав был Хорек – ни в чем здесь нельзя быть уверенным. За уверенность здесь наказывают. Раньше Майкл думал, что это просто красивые слова – Хорек имел такую слабость – но теперь он начал сомневаться. А что, если Пустошь остановила их намеренно? Проявила собственную волю? Преследует какую-то цель? А кто может иметь волю и цель, воплощенные таким образом? Неужто прав был Греншо?
