— Если бы это было просто сражением, разве об этом помнили бы? — спросила Молли.
— Хороший вопрос. Возможно, нет. Я думаю, Ганди — знаешь ведь, кто он, да? — он предположил, что иудеи должны были сделать нечто подобное, когда их стали истреблять нацисты. По мне, так это значит сделать за врага его работу. Может быть, некоторым из нас стоит продавать свои жизни чуть подороже.
— Тебе легко говорить. У тебя есть оружие и друзья, другие солдаты, на которых ты можешь положиться. А у нас только старые телефонные линии и набор условных фраз. «Джону очень нужно подстричься» значит «У нас тут семья, которая пытается перебраться на север». Все это не выручит нас, когда в дверь стучат вампиры.
Странно, как ее мысли похожи на мои. Я так же думал в ночь, когда попал сюда.
— Может быть, мы все и не можем покончить с собой, — продолжала она, — но ради Бога, давайте перестанем помогать им. Мы кормим патрули, работаем на железке, чиним дороги, а потом, когда мы становимся старыми и больными, они собирают нас как скот. Они прекрасно понимают, что такова человеческая природа — просить еще пятнадцать минут, когда вам говорят, что осталось жить час.
— Мужественные слова, — сказал Валентайн.
— Мужественные? — Она села на траву и стряхнула травинки с джинсов. — Я так боюсь по ночам, что с трудом могу дышать. Я боюсь спать. Этот сон…
— Ты видишь кошмары?
— Не кошмары. Всего один кошмар. Он один и тот же. Он повторяется. Подожди, я расскажу по порядку. Надо вернуться к бабушке Фленаган. Она рассказала мне о том, как Триумвират только организовывался в Мадисоне. Я думаю, это был две тысячи двадцать четвертый, середина лета. Там была группа людей, несколько Жнецов. Они назвали себя Комитетом Общественной безопасности. Около двух сотен людей работали на этот Комитет, они расписали все вплоть до того, где тебе спать.
Три вампира в Комитете были вроде глаз и ушей куриан, которые закрылись в здании правительства штата. Не знаю, что тебе известно о курианских лордах, но они точно любят жить в больших пустых зданиях, похожих на мавзолеи. Думаю, их немало в Вашингтоне. Но вернемся к истории, которую рассказала мне бабушка Кэти.
Там была женщина, Шейла или как-то так. Ее поймали с большим запасом оружия: у нее были винтовки, пистолеты, пули, оборудование, все что угодно, даже взрывчатка. Один из вампиров сказал, что люди, работающие в Комитете, должны наказать ее сами, а если не хотят, то погибнут, а на их место наберут новых.
И вот весь Комитет идет туда, где держат Шейлу. Люди разорвали ее на куски. Голыми руками. Они взяли эти куски и нанизали на палки, бабушка сказала, что эти палки были похожи на бильярдные кии или на школьные указки. На одну такую палку люди Комитета надели ее голову, на другую — сердце, печень, ее груди, даже ее, ну, понимаешь, те самые органы, затем они парадом пошли к баскетбольному корту в университете, где заседал Комитет, и показали вампирам, что они сделали с ней. Я думаю, многие из них были пьяны. Жнецы на все это посмотрели и велели им съесть эти куски, под угрозой казни. Бабушка сказала, они дрались из-за печени.
Она помолчала.
— Может быть, я была мала для этой истории. Той ночью мне приснился кошмар, и с тех пор снится довольно часто. Мне всегда снится, что я сделала что-то неправильное. Не то. И за мной идет толпа. Они везде, они хватают меня и начинают тянуть в разные стороны. Тогда я просыпаюсь в холодном поту. Мэри говорит, что я иногда кричу во сне: «Нет! Нет!». Она это называет «нет-нет-сон». Днем кажется, что это глупо, но если проснешься от этого в два часа ветреной ночью…
— У меня тоже есть сон. Кошмар, который возвращается, — начал Валентайн. — Я никому об этом не рассказывал, даже отцу Максу. Моих маму и папу, братишку и сестренку убили патрульные, когда я был еще ребенком. Я вхожу в дом, я помню, как все пахло помидорами из кухни, но это не во сне. И там моя мама лежит в гостиной, мертвая. Ее ноги… я думаю, они ее изнасиловали или по крайней мере начали.
Они застрелили отца, в голову. Но в моем сне они как будто еще живы и в моих силах спасти их, если только смогу вылечить раны от пуль. Я прижимаю руки к ранам, чтобы остановить текущую кровь, а мой братишка кричит и плачет. Но я не могу спасти их. Не могу… — сказал он, и его голос сорвался. Он поднял глаза к облакам, чтобы не потекли слезы.
Высокие, белые, перистые облака раскрасили голубое небо холодными белыми мазками.
— Я думаю, у всех есть свои кошмары, — сказала Молли.
— Ну, нам помогают в этом. Что случилось с твоей бабушкой?
Молли Карлсон смахнула слезы тыльной стороной ладони.
— А, она повредила спину и ее забрали. Думаю, она в конце концов досталась вампирам. Ее увез мой дядя Майк. Ее сын. Ее собственный чертов сын.
В следующую субботу Молли учила Валентайна управлять открытой четырехколесной повозкой. Было как-то странно ощущать толстые поводья в левой руке, а кнут в правой. Валентайн привык ездить верхом, управляя конем главным образом с помощью шенкелей. Управление упряжкой было совершенно другим искусством.
— У тебя хорошо получается, Дэвид, на самом деле хорошо, — сказала Молли, на этот раз с улыбкой. Они ехали далеко впереди семейной коляски, в которой сидели остальные Карлсоны и Бритлинги. — Конечно, обычно мы запрягаем в телегу пару, что гораздо труднее в управлении, но им нужны две лошади для большой коляски. И помни: если у тебя значительный груз, его нужно разместить равномерно и по возможности закрепить. Несбалансированный груз измучает лошадь больше, чем любая тяжесть.
Две семьи с фермы Карлсонов были на пути в Монро. Мистер Карлсон сказал, что в городе выступает с лекциями некий проповедник из Чикаго, рассказывает о Новой Универсальной Церкви. Организованная курианами, Новая Универсальная Церковь не требовала еженедельных собраний, но подвигала людей, живущих в курианской зоне, приходить на редкие собрания, чтобы послушать новости о новых законах и правилах.
Иногда то здесь то там происходило истинное «возрождение», и присутствие на таких сборищах было способом поставить еще одну галочку в послужном списке.
Облака сгустились и потемнели, угрожая пролиться дождем. Карлсон считал, что многие используют это как предлог не приходить, но этот вывод только настроил его на еще более решительный лад. То, что они появятся на собрании, несмотря на трудности, будет еще более заметно, особенно если учесть, как далеко им добираться до Монро и обратно.
«Если уж решили играть в их игры, давайте играть до конца», — сказал Карлсон, загружая брезент в запряженную двумя лошадьми повозку и напоминая всем взять шляпы и плащи от дождя.
Только Гонсалес — почти выздоровевший, но не настолько, чтобы выдержать такую поездку и погоду, — и Фрет остались дома. Подросток утверждал, что хочет присмотреть за хозяйством да и чувствует себя не в своей тарелке среди такого количества белых лиц.
Вот так и получилось, что Валентайн и Молли ехали в одной телеге, где лежали четыре корзины с обедом, ужином и подарками для брата миссис Карлсон, а остальные следовали сзади, в большей повозке. Морган рысил позади телеги, его взяли с собой как нечто вроде запасного колеса.
