— Это епископ Новой Универсальной Церкви, Дэвид из Мадисона, — шепотом объяснил мистер Карлсон, наклонившись к Валентайну через своих двух дочерей.
Епископ выступил на подиум на малой сцене в конце прохода и взял в руки микрофон.
— Спасибо вам всем за то, что пришли в такой дождь, — сказал он, смотря на разносящие его голос динамики, установленные высоко на опорных стойках палатки.
— Сбор Урожая — это всегда важное, серьезное событие. У нас гораздо веселее в Зимний Пир или в Весенний Фестиваль, но я знаю, что всех заботит предстоящий труд. Ну что ж, сегодня у нас в гостях человек, знающий немало о тяжелой работе. Он приехал к нам из южных прерий. Пожалуйста, поприветствуйте старшего управляющего сельским хозяйством Джима «Мидаса» Туша. Из самого Блумингтона!
На сцене появился мужчина среднего возраста, со впалыми щеками, одетый в красный спортивный костюм. Редеющие волосы были аккуратно зачесаны назад и прилизаны маслянистой жидкостью, которая придавала им рыжеватый оттенок. Ноги обуты в белые брезентовые тенниски.
Он взял микрофон из рук епископа и помахал публике рукой. Человек выглядел не по возрасту энергичным.
— Вы все меня видите? — спросил он, сделав оборот на все 360 градусов. — Знаю, меня сложно не заметить в этом. Видите ли, у нас у всех свои цвета в Южном Иллинойсе. Красный для сельскохозяйственных работников, желтый для разнорабочих, голубой для администраторов и охраны и так далее. А в Чикаго можно носить все, что угодно. Я имею в виду вообще все, что взбредет в голову. Там все сойдет. Кто-нибудь бывал в Зоопарке? Тогда вы знаете, о чем я.
Пара выкриков раздалась из зала, в основном, как заметил Валентайн, от патрульных.
— Ой, — продолжил Туш, — я и забыл, что у нас здесь дети.
Валентайн вопросительно посмотрел на Молли.
Она пожала плечами. Молодой Волк вдруг заметил, как чудесно она выглядит, со светлыми зачесанными назад мокрыми волосами. Это подчеркивало черты ее лица и упругую, светящуюся кожу здоровой молодой женщины.
— Ну ничего. Я уверен, вы гадаете, что это за тип? Что он мне может показать, кроме того, во что одеваться? Ну, кто так думает? Ну-ка давайте увидим ваши руки!
Несколько рук поднялось.
— Я уверен, вы думаете: сколько он собирается говорить? Ну-ка покажите!
Довольно много рук поднялось на этот раз. Майор Фленаган с улыбкой тоже поднял руку, и Карлсоны последовали примеру.
— Ну, наконец-то честно. Ну ладно, раз уж вы были со мной честными, я тоже буду с вами откровенен. Я никто, и, чтобы доказать вам, насколько я никто, я расскажу вам о себе.
Я родился в жуткой дыре, в Иллинойсе. Ну, скорее, в южной жуткой дыре. Как раз свернуть с дороги у Поданка, и как раз рядом с Джерквотер. Маленький городок. Типичный, ничего никогда не происходит. Я вырос быстрым и крепким. Сейчас ни за что не скажешь, но у меня были довольно крепкие плечи. Так что я оказался в патрульных. А патрули в Южном Иллинойсе, это, скажу я вам, нечто.
У меня не было машины. У меня не было даже лошади. У меня был велосипед. У меня даже не было резиновых шин, я ездил на голых ободах. В основном я падал. Каждый день. Сейчас там немного получше, но тогда, в тридцатых, у нас не было никакого оборудования. Зимой я ходил по маршруту пешком. А еще нам тогда не платили, только паек давали, так что я даже подумать не мог о лошади.
Я провел десять долгих, никчемных лет, разъезжая на этом велосипеде. С фермы на ферму, проверяя, как идут дела. Я разносил почту. Я относил пироги и жаркое соседям. «Ну, раз уж ты туда идешь», — говорили они всегда, нагружая меня поручениями.
Мне было скучно, и тогда я стал читать. Мне было любопытно, как там жилось, в старом мире, в старые, добрые времена, как говорили люди. И здесь это тоже так называют, да?
Несколько утвердительных восклицаний утонули в тишине зала.
— Мне было одиноко в патруле, а когда тебе одиноко, нужны друзья. И когда я находил скрытый курятник, или хлев на чьей-нибудь ферме, и они говорили: будь другом, забудь, что ты видел, и мы дадим тебе пару яиц, когда зайдешь в следующий раз, а я так и делал. Ведь все хотят быть друзьями. На другой ферме у меня тоже был друг, а иногда и ветчина, еще на одной — жареные цыплята, вниз по дороге — бутылочка молока, мешок зерна. У меня были сотни друзей. И я очень неплохо питался. Я это хорошо организовал.
Человек в красном шагал взад и вперед, с микрофоном в одной руке, шнуром от него — в другой, его сжатый кулак был нацелен то на одну часть зала, то на другую.
— В конце концов, меня поймали. Как я уже говорил, я никто. И не особенно умен. Однажды мой лейтенант заметил, как я ехал по дороге и кусок ветчины болтался у меня на руле, а корзина с яйцами была привязана сзади. Думаю у меня еще была индюшачья нога в кобуре. Не помню точно.
Ну, ребята, думаю, что умер тысячу раз, пока лейтенант шел ко мне. Я сделал ошибку, попросил его быть другом, сказал, что отдам ему все, что собирал с ферм. Он на это не купился.
Итак, через шесть часов после того, как он меня увидел на дороге, я сидел на железнодорожном вокзале Блумингтона, ждал последней поездки в Чикаго. Меня отправляли в Петлю. Я был очень, очень одинок. Все мои друзья со всех этих ферм не пришли, чтобы спасти меня или разделить мою судьбу. Они вовсе не были моими друзьями.
Что ж, мне повезло, что меня поймали весной сорок шестого. Я уверен, вы помните, какая эпидемия гриппа тогда разразилась. Она унесла тысячи в Иллинойсе, и еще тысячи так ослабли, что подхватили пневмонию и все равно умерли. Так что в Иллинойсе была существенная нехватка рабочей силы. Меня отправили на работу — сгребать дерьмо. Я думаю, многие знают, что это такое. И это было все, что я делал каждый день. Я работал на скотном дворе Блумингтонской железной дороги, смотрел за свиньями и коровами, которых везли на живодерни в Чикаго. Конечно, я держался всего лишь на честном слове. В любой момент меня могли бросить в следующий поезд, и конец был бы Джиму Тушу.
В первый день работы я был счастлив, как пес, которого заперли на ночь в лавке мясника. На второй день я был счастлив, что работаю. На третий день я просто радовался тому, что у меня есть работа. На четвертый день я начал подумывать о том, как срезать углы. На пятый я подыскивал местечко, где бы покемарить, так, чтобы начальник меня не нашел.
Конечно, мой начальник заметил, что я отлыниваю. Он был старым, мудрым человеком. Его звали Верн Ландквист. Верн работал на железнодорожной станции в старые времена и по-прежнему там работает. Он мне не угрожал, нет. Он просто вызвал меня к себе в кабинет и сказал, что, если я хочу остаться у него на хорошем счету, с завтрашнего дня мне стоит работать на пять процентов лучше.
И хотя он мне не угрожал, я испугался. Той ночью я не мог уснуть. Боялся, что приду на работу и ребята в голубой форме бросят меня в поезд на Чикаго. Я мог оказаться в Петле меньше, чем через двадцать четыре часа.
