Эмил и так уже опасался, что они могут подхватить какую-нибудь заразу, такое впечатление на него произвела средневековая санитария Суздаля. Пока, правда, ничего не случилось, и Эндрю надеялся, что предостережения Эмила уберегут их.
Вода, стекающая с холма у их северной стены, была кристально чистой. По настоятельному требованию Эмила Суздальцам, поселившимся за стенами лагеря, было запрещено мыться в этом ручье. Они могли только набирать воду там же, где и солдаты.
Первые две недели Эмил, казалось, не отдыхал ни секунды: он лично указывал места для выгребных ям, не переставая твердил о необходимости гигиены, проверял солдат на вшей и распорядился насчет еженедельного купания в Нейпере. Люди воспринимали его суету с добродушным ворчанием. За те два года, что Вайс был их полковым врачом, все усвоили, что благодаря его требовательности в полку умирало от болезней куда меньше людей, чем в среднем по армии.
Пока что никто ничем не заболел. Один человек погиб, когда на него упало поваленное дерево.
Он первым упокоился в этой земле, в месте, которое они назвали Могильным холмом, и Эндрю заметил, как Суздальцы были поражены тем, что в жилах янки течет такая же кровь, как и у них, и что они тоже могут умереть. Похоже, после этой смерти они перестали взирать на пришельцев с таким трепетом.
Раздался звонкий крик, оторвавший Эндрю от его мыслей. Влившись в толпу солдат, стоявших на обращенной к реке стене, он бросил взгляд на воды Нейпера.
Из-за излучины показался «Оганкит». Судно бодро шло вверх по реке, попыхивая дымом из трубы.
Сотни Суздальцев, усеявших речной берег, восторженно загалдели при виде корабля, идущего против течения без весел и парусов.
Калинка с выпученными от удивления глазами подошел к Эндрю.
— Как это у вас получается? — воскликнул он.
— Это не волшебство, друг мой, а машина, вроде тех, о которых я тебе рассказывал.
— Машина, — благоговейно повторил Калинка.
Из трубы с пронзительным свистом вырвалась струя пара, и солдаты разразились радостными криками.
— Давайте, парни, встретим их салютом! — заглушая шум, проревел О’Дональд, и по его приказу бухнула одна из пушек, на что Тридцать пятый полк отозвался еще одной серией торжествующих криков.
— Где бы теперь спрятаться от этого Тобиаса, — жалобно вздохнул Эмил, вставая рядом с Эндрю.
Капитан «Оганкита» яростно спорил с ними, настаивая, чтобы лагерь был разбит прямо там, где их выбросило на берег, но в конце концов он вынужден был признать, что место, выбранное Эндрю, куда лучше, чем продуваемые ветром песчаные дюны, рядом с которыми они потерпели крушение.
С корабля было снято все, что только можно. В трюме находились тонны припасов, предназначавшихся для кампании в Северной Каролине, и, ознакомившись с декларацией судового груза, Эндрю испытал чувство облегчения.
Там была еда, которой им хватит на шесть месяцев, полмиллиона патронов для ружей и две тысячи зарядов для пушек. Кроме этого, корабль вез тысячи ярдов веревки, сотни комплектов обмундирования вместе с сапогами, лампы, керосин, палатки, лопаты, кирки, топоры, лекарства, включая эфир, а также пожитки шестисот мужчин и одной женщины.
Когда все это снесли на сушу, они протянули на берег канаты, судно было опрокинуто, и огромная дыра в носовой части корабля заделана.
Затем им предстояла самая трудная задача: снова заставить судно плавать. В глубокую воду были заброшены якоря на прочных канатах. Сначала они пытались снять корабль с мели при помощи тросов, соединенных с кабестаном, но судно не пошевелилось, даже когда за конец каната взялось шестьдесят человек.
В итоге это вылилось в грандиозную инженерную задачу, с блеском решенную Тобиасом. Сначала в сотне ярдов от корабля были забиты сваи. После этого на прочном основании на берегу был установлен огромный кабестан.
В назначенный день у моря выстроился почти весь полк. С корабля было протянуто несколько тросов, которые вели к блокам, установленным на сваях, а от них обратно к берегу. Все солдаты взялись за канаты, вместе с ними надрывались шесть оставшихся в живых лошадей полка и еще дюжина битюгов, одолженных Ивором. Несколько показавшихся вечностью минут все тянули из последних сил. Судно словно приклеилось ко дну, и солдаты осыпали его ругательствами. Вдруг корабль заскрежетал и резко вырвался из песчаной ловушки, так что весь полк, радостно хохоча, повалился на землю.
Еще пару дней они переносили груз обратно на корабль, и наконец, после нескольких недель молчания, вновь загудели котлы «Оганкита», и сотни изумленных Суздальцев восторженно взирали на новое чудо янки.
— Не сомневаюсь, что теперь, когда судно на ходу, он захочет устроить какую-нибудь экспедицию, — заметил Эмил, облокотившись на бруствер.
— На здоровье, — отозвался Эндрю. — Будет чем заняться ребятам. Готов поспорить, он все еще думает, что сможет найти дорогу домой.
И, качая головой, Эндрю в сопровождении Эмила, Ганса и Калинки направился к пристани.
«Оганкит» шел довольно быстро, рулевой непрестанно выпускал пар из трубы, выдавая свистками свой восторг.
Подойдя вплотную к форту, Тобиас направил судно прямо к берегу, так что всем показалось, будто оно врежется прямо в сколоченную из бревен пристань.
В последнюю секунду нос корабля отклонился в сторону, и раздался лязг якорной цепи. «Оганкит» плавно развернулся и встал бортом к причалу.
— Ганс, наши ребята заслужили праздник, — произнес Эндрю с улыбкой.
— Потому что этот капитан пригнал сюда судно, сэр?
— И поэтому тоже, но ты забыл, какой сегодня день.
Ганс озадаченно уставился на Эндрю.
— Тезка нашего форта, — улыбнулся Эндрю. — Сегодня день рождения Линкольна.
Хьюстон, самый юный из офицеров полка, поднялся, держа в руке бокал.
— У меня тост, господа, — возвестил он. Все встали. — За президента Соединенных Штатов Авраама Линкольна и его пятьдесят шестой день рождения! Пожелаем ему крепкого здоровья, долгих лет жизни, мира в стране и нового четырехлетнего срока.
— За Линкольна! — хором ответили офицеры и осушили бокалы под звуки трубы, играющей «Привет вождю».
Эндрю жестом предложил вновь наполнить бокалы. В них был не домашний бренди — его осталось совсем немного, и он был передан на хранение Эмилу. Но Калинка достал для их праздника небольшой бочонок самой крепкой водки.
— Господа, за Союз! В какой бы стороне света он ни был, пусть сохранится навеки.
Мгновение все молчали, ибо этот тост пробудил печальные воспоминания о доме.
— За Союз! — тихо пронеслось по залу, и все выпили. Офицеры опять сели на грубо сколоченные стулья.
— Джентльмены, мне их будет не хватать, — с грустью в голосе произнес О’Дональд, доставая небольшую коробку из своего вещевого мешка.
