– В городе больше ста тысяч таких рабов, – сказал Винсент, указывая на бригаду рабочих, которые опасливо поглядывали на двух обсуждавших их патрициев.
– Вооружить рабов?!
– Но они же дрались с Тугарами не щадя своего живота. – Потому что знали, что если Тугары победят, то двое из каждых десяти пойдут в убойные ямы.
– Возможно, они будут сражаться и с карфагенянами. Тогда мы сравнялись бы с ними численно.
– Ради чего они станут сражаться?
– Ради возможности получить за это свободу, Марк.
– Вы сказали Петронию, что не допустите государственного переворота. А то, что вы сейчас предлагаете, – разве это не настоящий переворот?
– Я предлагаю путь к спасению. Если бы вы пообещали отпустить рабов на свободу, они все как один поддержали бы вас. Ведь вы и так в их глазах героическая личность, потому что прогнали тугар. Они пойдут за вами.
– А что станет с моей страной, когда все это закончится?
– Марк, без них от вашей страны вообще ничего не останется.
– Не берите меня за горло, – сухо сказал консул. – Через пять дней здесь будут ваши товарищи. Нужно, чтобы карфагеняне узнали об этом, – они поймут, что было бы безумием оставаться здесь до прихода вашей армии, которая раздавит их.
– Они знают, что Эндрю должен прибыть сюда с армией, – ответил Винсент, вспомнив о том, что телеграфная линия была перерезана не сразу. – И я подозреваю, что они даже хотят этого.
– Хотят? Почему?
– Не знаю. Но у меня такое ощущение, что и вами, и Эндрю, и всеми нами манипулируют с каким-то тайным умыслом.
– Так не пытайтесь и вы манипулировать мной в своих целях, – сказал Марк. – Вы мне нравитесь, я даже восхищаюсь вами, несмотря на вашу молодость. Но вы неисправимый мечтатель, Винсент Готорн. Очевидно, сказывается ваша квакерская закваска.
– По-моему, во мне уже ничего не осталось от этой закваски, – печально отозвался Винсент. – Я слишком много убивал, чтобы иметь право называть себя квакером.
– Но разве вы предпочли бы сдаться Тугарам или карфагенянам, за которыми, по всей вероятности, стоят мерки?
– Нет, – признался Винсент, стыдясь того, что так открыто признался в отходе от своих религиозных убеждений. – Но моя вера в свободу остается неколебимой.
– Точно так же как и моя вера в незыблемость римских традиций, – откликнулся Марк, и тонкая улыбка промелькнула на его озабоченном лице. – Мне кажется, что мы зашли в нашем споре в тупик, дорогой посол, – добавил он тоном, дававшим понять, что разговор на эту тему окончен.
Винсент вдруг осознал, что они уже давно стоят на бастионе и за это время осаждающие не произвели ни одного выстрела ни из тяжелых, ни из легких орудий. Он подошел к краю парапета.
По полю вдоль батареи противника ехала группа всадников. Он достал подзорную трубу.
– Это Кромвель, – процедил Винсент, передавая трубу Марку. – Эх, все бы отдал за хорошую винтовку, – кинул он с досадой.
– Они что-то затеяли, – заметил Борис.
Один из всадников отделился от группы и направился к ним через поле. К его копью был прикреплен белый флаг.
– Что означает белый флаг? – спросил Марк.
– Временное перемирие. Они хотят переговорить с нами.
Консул вопросительно посмотрел на Винсента.
– Им нечего предложить нам, Марк. Это просто хитрость, рассчитанная на то, что мы пойдем на уступки, сознавая свою слабость.
– Но надо все же выслушать их.
Всадник, размахивая флагом над головой, приближался к стенам города. Не доехав ярдов пятидесяти, он остановился и высоко поднял флаг.
– Подъезжай ближе! – крикнул Марк.
Всадник осторожно приблизился к пролому, с интересом разглядывая произведенные разрушения.
– Борис, возьми его на мушку, – приказал Винсент. С довольной ухмылкой Борис подошел к краю пролома и взвел курок. Услыхав щелчок, парламентарий поднял голову. – Говори, что тебе надо, или я прикажу тебя застрелить! – крикнул Марк.
– Мне нужен первый консул Рима, Марк Лициний Грака.
– Он перед тобой.
– Мой командир хочет, чтобы ты пришел к нему на переговоры и вы уладили бы наши разногласия, не проливая больше крови. Он гарантирует твою безопасность.
– Только не консул, – вмешался Винсент. – Так не делается. Вы, Марк, не имеете права бросать город на произвол судьбы.
– Хорошо, я пошлю дипломатического представителя.
– Тебе нечего бояться, – насмешливо бросил карфагенянин. – Мы ручаемся, что с тобой ничего не случится.
– Нет, – отрезал Винсент. – Мы пошлем кого-нибудь другого.
– Тогда вас, – сказал Марк.
– Меня? Но я русский посол. Как я могу быть вашим дипломатическим представителем?
– Но кого еще мне послать? Кого-нибудь из враждебно настроенных сенаторов? Эта война в такой же степени ваша, как и наша. И разговаривать вам предстоит с вашим же Кромвелем. Так что я выбираю вас.
Зазвенели колокольчики, и поезд снизил скорость до минимальной. Выйдя на открытую площадку тамбура, Эндрю поспешно ухватился за поручень. Если и было что-нибудь, что он переносил с трудом, так это высота. Он осторожно посмотрел на речную долину в ста футах под ним.
– Переезжаем Кеннебек, сэр? – спросил ординарец, вышедший вслед за ним из вагона.
– Да, что же еще? – сухо ответил Эндрю. Его желудок свело судорогой, когда юноша подошел к самому краю площадки и с интересом свесился вниз.
– Ого, высота приличная, да, сэр?
– Да, больше ста футов, сынок. Отойди-ка лучше от края.
Молодой солдат послушно подошел к Эндрю и посмотрел на него взглядом ребенка, которому взрослый портит удовольствие.
– Как тебя зовут? – спросил Эндрю с некоторым смущением. Дошло уже до того, что он забывает имена сотрудников своего штаба. Они работали с ним по нескольку месяцев, проходя своего рода подготовку, а затем переводились адъютантами в другие подразделения.
– Григорий Василович, сэр. – Юноша широким жестом с гордостью указал вниз: – Мой отец тоже строил этот мост.
– Да, тебе и вправду есть чем гордиться, Григорий. Поезд слегка качнуло, и Эндрю еще крепче ухватился за поручень. На площадке не было бокового ограждения, и казалось, будто они плывут прямо по воздуху. У него возникло ощущение, что они вот-вот полетят с моста вниз.
– Не беспокойтесь, сэр. Такие мосты абсолютно безопасны. А этот самый большой в мире.
Эндрю наблюдал за строительством моста с душевным трепетом. На него ушло более трехсот тысяч погонных футов древесины. Конструкция длиной пятьсот футов была плодом инженерного гения Фергюсона. Все деревянные опоры и балки имели стандартные размеры и заготавливались прямо в лесу в пятнадцати милях севернее, откуда сплавлялись по реке и крепились на месте с помощью деревянных нагелей. И самое удивительное, что все это заняло меньше месяца. Фергюсон ощущал себя соперником легендарного военного строителя Германа Гаупта, который буквально творил чудеса в армии Союза и возвел однажды мост примерно таких же габаритов за три дня. Линкольн назвал как-то этот мост чудом из бобовых подпорок. Это прозвище так всем понравилось, что и творение Фергюсона многие иначе как мостом из бобовых подпорок не называли. Однако в данный момент это название отнюдь не вдохновляло Эндрю. Им предстояло построить еще пять крупных железнодорожных мостов и дюжину поменьше, но для Фергюсона теперь это было раз плюнуть.
