Солдаты с заброшенными за спину винтовками начали торопливо прощаться со своими близкими, запрудившими платформу несмотря на проливной дождь. Зазвучали паровые свистки, сигнализируя о скором отправлении, и Винсент устремился сквозь толпу суздальцев к штабному вагону. Поднявшись по узкой железной лесенке, он распахнул дверцу тамбура и жестом дал команду «вольно» вытянувшимся по струнке членам штаба.
Войдя в небольшое личное купе в дальнем конце вагона, Винсент закрыл за собой дверь, снял промокшие насквозь плащ и шляпу, сел на койку и высунулся в окно.
Калин все еще стоял на перроне, вскинув цилиндр в прощальном салюте. Укрывшийся под небольшим козырьком оркестр играл «Боевой гимн свободы», но их музыку заглушали шум вокзальной суеты и ливень. Поезд дернулся с места и отошел от перрона. Выбираясь из лабиринта боковых путей на главную ветку и постепенно набирая скорость, состав выехал на мост через Вину. Бросив взгляд на речную долину, Винсент вновь увидел земляную дамбу водохранилища и расположенные ниже по течению фабрики. Из фабричных труб валил черный дым, говоривший о том, что там полным ходом идет производство новых локомотивов, рельсов, пушек, винтовок и снарядов. За годы, прошедшие после Меркской войны, на холмах у реки, где когда-то стояли юрты тугарского лагеря, вырос целый город из красного кирпича.
Вид дамбы пробудил в Винсенте воспоминания о совершенном им подвиге, спасшем Суздаль, и о тысячах тугар, погибших в тот день. Были времена, когда его сердце покрылось ледяной коркой от этих убийств. Потом с ним случилось то, что доктор Вайс назвал «нервным срывом». А сейчас? Как ни странно, он больше ничего не чувствовал. Все нормально, идет война.
— Собачий холод для этого времени года, — пожаловался командир батареи, протягивая руки к гаснущему костру.
Ганс Шудер оставил без внимания ворчание своего подчиненного. Дозорные патрули, охранявшие южную сторону каре, вяло перестреливались с бантагами, в ночном небе вместо артиллерийской канонады грохотали раскаты грома. Лило как из ведра.
Ганс обвел взглядом людей, устало сгорбившихся вокруг костра; с их шляп стекали настоящие реки, а некоторые солдаты обессилели настолько, что, свернувшись калачиком, спали прямо на мокрой земле, невзирая на холод, дождь и грязь.
— Бантагам приходится не слаще нашего, — продолжал артиллерист. — Когда они атаковали нас перед закатом, их стрелы не имели пробивной силы. Одна ударила меня вот сюда, — он ткнул пальцем в грудь, — оставила пустяковую царапину. Похоже, тетивы растянулись или что-то в этом роде. Пожалуй, мне крупно повезло. Дьявол, я уже дважды был ранен этими штуковинами в ногу: один раз при Испании и потом еще у Брода.
Ганс неопределенно хмыкнул, чувствуя, что не в силах поддерживать беседу.
— Сколько еще осталось, сэр?
— Осталось чего?
— Ну, далеко еще до берега, где нас ждет флот адмирала Буллфинча?
— Честно говоря, сынок, я и сам точно не знаю.
Встретившись взглядами с молодым артиллеристом, Ганс вдруг узнал в нем того самого начальника батареи, который двумя днями раньше скатил свои пушки в лощину во время боя с бантагами.
— Еще дня четыре, может быть, пять, — произнес Ганс. — Мы прошли уже больше половины пути.
Артиллерист вздохнул и рассеянно поддал ногой выкатившееся из огня полено.
— Черт возьми, а я-то надеялся, что мы уже близко к цели. Горы справа стали ниже, чем раньше.
— Нам нужно спуститься с гор на равнину и добраться до бухты. Там находится город Тир, — объяснил ему Ганс, понимая что он должен что-то сказать в такой ситуации. Если он хоть на секунду выкажет неуверенность или проявит отчаяние, новость об этом как пожар распространится по всей армии.
— А почему бы нам не попробовать выбить врагов вон с тех перевалов? — спросил артиллерист, махнув рукой вправо, в сторону горных вершин, на мгновение выхваченных из ночного мрака вспышкой молнии.
— Там все дороги блокированы врагом. Если мы полезем туда, нам придется нарушить строй, и враг загонит нас в ловушку. Здесь мы можем сдержать их. Мы пойдем прямо и прорвемся.
На несколько секунд шум дождя утих, и до Ганса донесся низкий рев бантагских нарг, далеко разносимый ночным эхом. Всадники орды теперь все ночи напролет трубили в нарги скорее всего для того, чтобы не дать людям заснуть, подорвать их боевой дух. Впрочем, люди Ганса довольно быстро привыкли к этому музыкальному сопровождению и уже не обращали на него внимания.
Поднявшись на ноги, Ганс не сдержал стона, проклиная про себя застарелый ревматизм и многочисленные старые раны. Меся грязь, он миновал палатки резервных полков, расположившихся в центре каре. Кое-где мерцали огоньки костров, но по большей части вокруг было темно, тут и там смутно виднелись группы солдат, спящих возле воткнутых в землю полковых знамен. Очередная вспышка молнии озарила ночную темень, осветив позиции корпуса на юге, куда и направлялся Ганс. Люди лежали прямо на земле — кто под наспех воздвигнутыми навесами, а кто и просто под передками пушек и обозными телегами. Предполагалось, что в то время, когда половина солдат полка спит, другая должна бодрствовать. В ста ярдах от позиций каре изредка раздавались ружейные выстрелы — это дозорные патрули отгоняли от корпуса разведчиков бантагов. Чем дальше на юг продвигалась армия Ганса, тем слабее становился древний страх воинов орды перед ночным боем, и даже этой ночью, несмотря на бушевавшую бурю, произошло уже с полдесятка стычек.
Послышался звук, похожий на жужжание разозленной пчелы, и бантагская пуля чуть не сбила шляпу с головы Ганса. Старый сержант инстинктивно пригнулся и выругался. «Еще не хватало после всего, что я пережил, погибнуть от дурацкой пули, выпущенной наудачу в темноту», — подумал он. Снова выпрямившись, он с удивлением почувствовал, что его ноги стали словно ватными.
— Ганс, ты как, жив?
— Все нормально, Кетсвана, меня не задело, — отозвался Ганс, слегка стыдясь своей секундной слабости.
— Слава Богу, а я уж перепугался, подумал, что ты словил пулю, — произнес Кетсвана, подходя к Гансу и загораживая его от случайных бантагских пуль с юга. Шестеро зулусов, состоявших при штабе Шудера, тут же окружили обоих начальников.
— Я только что получил сообщение, что несколько этих ублюдков пару минут назад пробрались в расположение наших войск. Так что надо быть начеку.
В ту же секунду один из людей Кетсваны вскинул винтовку и выстрелил в темноту. Мгновение спустя оттуда прилетела ответная пуля, просвистевшая между Гансом и его другом.
Ганс кивнул и направился обратно, в центр каре. Глупо так бессмысленно рисковать своей жизнью.
Бросив взгляд на Кетсвану, Ганс заметил, что, несмотря на бурю, он различает черты лица зулуса. Значит, приближается рассвет.
— Скажи горнистам, чтобы трубили подъем, — приказал он Кетсване. — Я хочу, чтобы мы снялись с места засветло, — нам предстоит еще один очень долгий день.
