Клуб «Йони» представлял собой нелегальное сборище фетишистов, которые встречались каждый месяц в разных местах. В его рядах числились члены парламента, судьи и парочка старших офицеров полиции, так что в целях сохранения анонимности существовало строгое правило закрывать лица масками. Таким образом, каждый человек, не опасаясь разоблачения, мог осуществлять здесь свои самые фантастические желания. Других требований к одежде не было. Как и всякое сборище такого типа, оно навевало на меня скуку. Зрелище возбужденной женщины в мокром банном полотенце интересует меня не больше, чем любого другого, но при виде толстяка средних лет, разгуливающего в подгузнике, мне становится откровенно противно. Главный танцевальный зал с одной стороны ограничивался барной стойкой, с другой — сценой, по противоположным сторонам тянулись ряды полутемных кабинок. Имелись также две двери, за которыми я видел висящее на крючках разнообразное оборудование, больше подходившее для средневековой темницы или подземелья Пикке-релл-хауса. Публика только начала разогреваться, но я заметил по крайней мере пару человек, доведенных их партнерами до полного изнеможения.
Я прошел к бару, взял стакан клюквенного сока (отвратительное пойло, но, кажется, Алексей предпочитал именно его — еще одно преимущество египетской иглы над обычными методами допроса для получения полной информации) и нашел себе свободное местечко у одной из дверей. В центре зала под громкую музыку и завывание танцевали пары, а в кабинках самые разные люди насиловали друг друга. Теперь мне оставалось только ждать и надеяться, что моя маскировка достаточно убедительна и без эластичных плавок с затычкой для анального отверстия.
Едва пробило полночь, как я почувствовал чье-то приближение, а потом две руки нежно обхватили мою голову и закрыли глаза. Сквозь музыку донесся отчетливый шепот:
— Госпожа сказала, что на сегодняшнюю ночь ты принадлежишь мне.
Я развернулся и едва не задел носом улыбающееся лицо Джульетт Муни. Не Кандейс, но все же еще одна сестра из внутреннего круга. Ей тридцать с небольшим, это худощавая блондинка, одета в облегающий кожаный комбинезон, хорошенькое лицо скрывается под маской из страусовых перьев, отчего большие голубые глаза сверкают, словно сапфиры.
— Не угадала, милочка, — усмехнулся я, когда высокий парень в расшитой позументами маске рывком отвел ее руки за спину.
Не успела она понять, что происходит, как на ее запястьях защелкнулись наручники, а кляп закрыл рот, чтобы наши головы не пострадали от ее болтовни. За Муни не было замечено способностей к промыванию мозгов, но лучше остеречься, чем потом жалеть, и, кроме того, наш план был разработан для другой особы. Она поняла, как жестоко обманулась, и голубые глаза распахнулись еще шире, но потом наступила очередная фаза операции и в ее кровеносную систему впрыснули большую дозу снотворного. Не прошло и минуты, как она стала беспомощной, словно новорожденный котенок.
— Пошли, Джульетт, поговорим в другом месте.
С этими словами мы вывели ее из клуба к ожидающему у дверей фургону. Пятьдесят фунтов убедили охранника, что это лишь заказанный женщиной спектакль и впоследствии она, возможно, отблагодарит его лично.
Как только мы оказались в фургоне, я прочел заклинание, делающее нас невидимыми для тех, кто мог наблюдать за Джульетт издали. Полученная информация не давала оснований считать, что кто-то из группы был настолько искусен в магии, чтобы сделать это в одиночку, но у них могло хватить ума, чтобы воспользоваться хрустальным шаром. В этом случае они получат одни помехи и могут решить, что это мы пытаемся проследить за ними вслепую. План довольно рискованный, но не безнадежный.
Для следующей части операции я выбрал пустующий склад. Не хотел рисковать одной из конспиративных квартир в случае, если что-то пойдет не так. А этот склад был выстроен на месте тайной часовни эпохи Возрождения, и разные общества пользовались ею вплоть до георгианской эпохи, так что место как нельзя лучше подходило для нашей операции.
Накануне я лишь позаботился, чтобы его наскоро освятили — просто чтобы напомнить земле, для каких целей она служила.
Моим первым побуждением было снова воспользоваться иглой, но я дважды применял этот способ и существовала опасность, что злоупотребление может вызвать желание использовать прибор снова и снова. Вероятно, такое случалось после войны — иглу применяли для допроса немецких пленников, располагающих важной информацией, процесс проводился в спешке, и наверняка какой-нибудь бедняга, выполнявший эту работу, закончил свои дни в психиатрической клинике. Его мозг не выдержал колоссального потока информации и природы устройства. Мне было неизвестно, мог ли кто-то другой провести сеанс, так что приходилось искать альтернативный путь, и я его нашел.
На полу просторного помещения был вычерчен огромный символ, и в центре его было достаточно места, чтобы поместить Джульетт, лежавшую на спине с вытянутыми и разведенными в стороны руками и ногами. Пара ребят из группы захвата крепко привязали к вбитым скобам ее запястья и лодыжки, и мы стали ждать, пока ее кровь не освободится от действия снотворного. Это могло занять не менее часа, и я воспользовался временем, чтобы избавиться от маскировки. Изображать Алексея мне совсем не нравилось, и я с радостью сбросил его личину.
Затем настало время приступить к работе. В ход пошли зажженные свечи, горящий ладан и прочая магическая мишура, подкрепленная изрядной порцией латыни из моей потрепанной книжки, чтобы привести в действие все детали. Наконец я вошел в круг и приблизился к Джульетт. Она выглядела немного сонной, но при виде меня явно не обрадовалась.
— Мы поймаем тебя, мерзавец! — крикнула она. — Ты не в силах нас остановить.
— Правда? Мне кажется, ты не в том положении, чтобы мне угрожать.
— Ты станешь для нас игрушкой, и тебе это понравится.
— Нет, Джульетт, я так не думаю. Я буду вылавливать вас и уничтожать, одну за другой. Некоторые уйдут из жизни легко, если им повезет, а ты… тебе придется страдать. — Судя по выражению ее лица, я мог с таким же успехом читать ей сонеты Шекспира, но я продолжал: — Я намерен пытать тебя, Джульетт. А потом снова пытать, давать передышку и опять причинять боль. И так будет продолжаться очень долго, пока я не позволю тебе умереть. На это уйдет много времени. Ты будешь умолять, чтобы я тебя прикончил, а я снова буду тебя истязать. Можешь сколько угодно мне угрожать, тебя никто не услышит и никто — даже твои возлюбленные сестры — не сможет тебя спасти. Ты всецело в моей власти.
Я уже видел, как мои слова просачиваются в ее мозг — Джульетт пыталась мысленно позвать на помощь, но ее попытку пресек окружающий нас барьер.
— Вот видишь? А если они тебя не слышат, то и помочь не смогут. Бедная малышка Джульетт, ты осталась одна. Некому спасти тебя от Большого Злого Волка.
Некоторое время она кричала в голос, и я не стал ей мешать.
— Стены не пропускают звук, тебя все равно никто не слышит. Здесь только ты и я. Только бедняжка Джульетт и Большой Злой Волк.
