Гончаров сплюнул и, проклиная себя за беспечность, вернулся к убитому другу.
– Господи, Федя, – пробормотал он, опускаясь рядом на колени. – И я, идиот, боевой офицер…
Одна пуля по касательной чиркнула по голове Исмагилова, вырвав, судя по всему, лишь клок волос, но вторая попала рядом с правым глазом. Выбитое из орбиты, глазное яблоко валялось рядом в траве.
Сзади раздался топот, но Гончаров знал, что бежит Домашников.
– Саша, что случилось?! – Пётр уже натянул комбинезон и сжимал в руках деструктор.
Гончаров повернулся и хотел ответить что-то резкое по поводу существа вопроса, но тут же взял себя в руки: винить в случившемся стоило кого угодно, но только не Домашникова.
– Как видишь… – ответил он.
– Кто же мог подумать… – пролепетал Пётр. – Всё было тихо.
– Тут тоже война, а на войне не может быть тихо, – раздражённо проговорил Гончаров. – Мы же знали про возможности костюмов – и не использовали их. Ты, инженер, с гравилётом разобрался, а тут… – начал, он, но снова спохватился, что Пётр виноват куда меньше его самого. – Я-то первый должен был об этом подумать, козёл старый!
Домашников молчал, опустив голову…
Они похоронили Исмагилова прямо на лужайке перед заброшенным домом. В багажном отсеке гравилёта ничего пригодного для рытья могил не оказалось, но кое-какой инструмент нашёлся в сарае: кирка и заступ со сломанной ручкой, которую они восстановили, использовав ствол небольшой осинки. Кроме того, подтвердилось предположение Петра, что выстрелы из гравистрела по касательной должны неплохо рыхлить почву, и всего за час с небольшим малоприятную работу закончили. На куске найденной фанеры имевшимися у него карандашами Домашников сделал две надписи – по-русски и по-английски.
Тёплое летнее солнце стало клониться к горизонту. Молча они подняли «калашниковы», майор осмотрелся вокруг ещё раз и всё-таки снял шлем. Домашников последовал его примеру.
Тишину вечера в полусотне миль от Лондона нарушили две очереди из русских автоматов, а в пятистах метрах вверху пули вспыхнули прощальным салютом, сгорая в невидимой преграде Барьера.
Люди вернулись к машине и, забравшись внутрь, несколько минут сидели в молчании. Гончаров достал сигареты, которыми он запасся на «заимке» Аввана, и закурил.
– Жалко водки нет, – сказал он.
Пётр пожал плечами.
– Почему нет, вот… – Он протянул бутылку текилы, прихваченную с заимки, и они хлебнули прямо из горлышка.
– Что будем дальше делать? – спросил Домашников.
Александр со вздохом выпустил струю дыма в открытую дверь.
– Сволочь я, – сказал он. – Я же, получается, Федьку сманил…
Домашников попросил у него сигарету.
– Знаешь, – сказал Пётр, стряхивая пепел наружу, – ты же вроде прошёл Афганистан, Чечню и так далее…
– Афганистан я уже не застал, – поправил майор. – Был рядом, но по таджикскую сторону границы.
– Да неважно, – махнул рукой Домашников. – Я к тому, что почему ты себя сейчас коришь за то, что Фёдора взял в эту экспедицию? И за Семёна Ефимовича, я тоже вижу, ты себя считаешь виноватым. Но ты же не мог пойти в Арку один, а значит, с тобой обязательно пошли бы какие-то другие люди, и они, как и ты сам, могли там погибнуть где угодно. Как бы ты выбирал, кому лучше погибать, а кому – нет?
– У Федьки осталась семья… – покачал головой майор.
– Ну да, – кивнул Пётр, – семья. А мне перед самой Катастрофой, буквально за неделю, предлагали поехать с семьёй в отпуск на Кипр. Я не поехал – работы было много, хотел в сентябре съездить: говорили, там это самый замечательный сезон. Вполне возможно, что если бы мы уехали из Екатеринбурга, мои жена и дочь сейчас остались бы живы… Смотря, конечно, где бы там Барьер прошёл, на Кипре. Там тоже была так называемая «северная часть», которая под турецкой оккупацией находилась, так что, возможно, если их не разделило Барьером, то и там имела бы место религиозная резня. Но в целом остров очень спокойный, как говорили: одна тюрьма была, и та только в столице. Климат благодатный – если бы не погибли сразу, то зимой бы не мёрзли. Но – никто же не знает, с какой вероятностью выжили бы. Знал бы, где упасть… понимаешь?
– К чему ты всё это талдычишь? – с раздражением спросил майор.
– Да я не талдычу, а пытаюсь тебя успокоить… и себя, наверное. Жалеть, повторяю, можно только о том, что ни я, ни ты не сообразили использовать возможности аппаратуры, которая нам досталась, хотя уже как бы и знали о таковых. Но что жалеть о том, что уже случилось? Ты сейчас хоть удавись, но ни Федю, ни дядю Сёму не вернёшь. И мою семью не вернёшь! Вот потому я и спрашиваю – что будем делать? Если ты считаешь, что нам нужно вернуться в нашу бывшую Зону Екатеринбурга, где ты сделаешь долгом оставшейся жизни помощь осиротевшей семье Фёдора – то давай я пойду с тобой, разумеется…
Гончаров поднял глаза и посмотрел на Петра – не издевается ли тот? Но Домашников был серьёзен, как никогда.
– Ты меня прости, Саша, – сказал Пётр, – мой жизненный опыт, безусловно, не чета твоему: я в боях никогда не был, да и людей я убивал даже у нас после Катастрофы только два раза. Одного цыгана, когда бои с ними шли, и вора-мародёра застрелил, когда тот Алёнку насиловал и на меня с ножом кинулся – так и познакомились с ней, кстати. Ну, ещё можно считать, что какие-то солдаты этого тарланского Комитета, благодаря моей пальбе из гранатомёта, в той «тарелке» испеклись заживо.
– Ну и?… – вопросительно поднял бровь Гончаров.
– Я к тому, что возможно, потеря семьи сделала меня толстокожим. Да, погиб Федя – и мне его очень жаль. Но так же точно в данной ситуации могли погибнуть ты или я. Умнее надо быть, пользоваться тем, чем можно пользоваться – и стараться выжить, естественно, помогая друг другу. А сходить с ума по погибшему другу глупо. Вспоминать его – да, и мы его будем вспоминать. Но нам надо жить дальше!.. Пока мы живы.
Майор продолжал смотреть на инженера в упор, но Пётр не отвёл взгляд.
– Это ты мне говоришь? – спросил Гончаров, чувствуя сухость в горле. – Что жить надо?
– Тебе, – кивнул Пётр. – Тем более у тебя-то есть ради кого жить! Прости, если что не так! Нас судьба уже связала, как говорится, и я пойду с тобой до конца. Просто мне некуда больше и не с кем.
– Но убиваться по мне на моей могилке ты не будешь? – вдруг саркастически усмехнулся майор.
– Убиваться не буду, – подтвердил Домашников. – Не дай Бог, случится что – похороню, залп на могиле дам, и дело, которое вместе начали, продолжу. Но убиваться, как ты выразился, не буду.
– Дело, которое мы с тобой начали? – удивлённо переспросил Александр. – А какое, собственно, дело-то?
– А разве нет?! Разве мы ничего не начали?! Помогать осиротевшим детям Фёдора, как и многим другим, можно, но это не даст ответа на вопрос, который волнует и меня, и, уверен, тебя: кто всё-таки и как заварил эту кашу? Я думаю, что твой Черноскутов, дай бог, сейчас наведёт относительный порядок в нашей Зоне, поэтому дети Фёдора и без тебя не пропадут.
