На секунду повисла тишина, только птичка где-то тенькнула, сосна скрипнула, да сердце у меня в груди сжалось испуганным птенцом. Что, если и правда пожелает? Но не спросить я не могла, нельзя, ни к чему и никогда нельзя принуждать в любви, иначе это и не любовь уже выйдет, а рабство. Неправильно так! Если пожелает, так тому и быть, и не важно, что я хочу другого. Вот губу прикусила почти до боли…
— Поздно, магева. Поздно. Оно-то станет как прежде, только я другой и прежним становиться не пожелаю, — усмехнулся мой киллер, но усмехнулся без горечи, и резким взмахом руки отправил ведро назад, в колодец, а потом снова обнял меня крепко-крепко и шепнул, нежно целуя в висок: — А того, чего хочу, магией добиваться не буду!
— Клад далеко, наши его долго выкапывать будут, а в доме топчан был… — протянула я тихонько, обвивая руками талию мужчины.
Гиз коротко рассмеялся, подхватил меня на руки и понес…
Да, этого мы оба на воде не загадывали, однако ж сбылось!..
ГЛАВА 1
Острые ощущения, или Утро добрым не бывает
Все в мире относительно! Точно! Не зря умные люди такую присказку придумали. Она вернее всяких научных теорий с одноименными названиями. Вот, скажем, вчера, охрипшая и похмельная, я жаловалась на жизнь и думала, что хуже утра не было и быть не может. «Нет, может, может!» — как говаривал идиот-оптимист из анекдота.
Короче, я проснулась на топчане в доме Умнара, того самого покойного мага-благодетеля, проклятие коего мы накануне сняли с деревенских бедолаг. Проснулась от смутного ощущения дискомфорта. Нет, матрац был в меру мягким, одеяло теплым, подушка удобной, зато к горлу прижималась холодная полоска стали, и равнодушно-суровый, почему-то неуловимо знакомый голос рекомендовал мне:
— Не дергайся, девочка.
— Это чтобы тебе сподручнее было меня убивать? — поинтересовалась я, искренне недоумевая, почему не сработал охранный периметр из рун и куда подевались все остальные члены нашего маленького, но сплоченного коллектива. Вроде вчера на ужин была только каша с мясом, молока с селедкой никому не давали. А хоть бы и давали, Фалю-то без разницы, в каких сочетаниях лопать, желудок все примет с благодарностью, лишь бы вкусно было.
— Освободи Гиза от служения и останешься жива, — сухо распорядился голос, не убирая лезвия, потому запрокинуть голову посильнее и разглядеть шантажиста в лицо не получалось. Он даже не пах ничем, вот точно как мой личный киллер. Только жесткий рукав терся о щеку, давая понять, что кроме ножа присутствует и его владелец.
— Никого не удерживаю насильно, если захочет, пускай уходит, — охотно поделилась я несекретной информацией, не желая поддерживать увлекательную игру в допрос несгибаемого разведчика.
— Без проклятий вслед и иных санкций? Слово служительницы? — недоверчиво уточнил шантажист.
— Мое личное слово.
И тут кто-то попытался открыть дверь в комнату. Судя по застенному погромыхиванию, шантажист чем-то предусмотрительно заложил дверь. Чтобы процессу «дипломатических переговоров» посторонние не мешали. Заложил на совесть, если судить по встревоженным ругательствам, перемежающимся взволнованно-злобным требованием открыть немедленно и сообщить, что со мной, магевой Осой, все в порядке. Может, ножку стула в дверную ручку вставил?
Но одного любитель устраивать невинным девушкам побудки с железными аксессуарами не учел — наличие в дома сильфа. Нет, на раз-два малыш колдовать еще не научился, а вот влететь в комнату через печную трубу сообразил.
Сначала в дымоходе что-то подозрительно зашуршало, потом посыпались хлопья сажи, потом взметнулось темное облако, и из него, как повелитель демонов-лилипутов, взметнулась черно-серая фигурка. Фаль! Скитания в человеческой компании не прошли для сильфа даром. Обстановку в комнате он успел оценить мгновенно и почти адекватно. Засверкал зелеными глазищами — единственным, что оставалось цветным в его нынешней темной ипостаси — и ринулся на врага в полете-пике, заверещав так, что у меня сразу заложило уши:
— Немедленно отпусти Осу! Негодяй, зверюга! Осел! Отпусти, а не то я не знаю, что с тобой сделаю! Как дам!
Вот оно, интеллигентное воспитание сильфова круга, никаких ругательств покрепче малютка не знал. Моральное же воздействие употребленных выражений оказалось весьма слабым. Неизвестный, радеющий за свободу отставных киллеров, не то хрюкнул, не то фыркнул, и ничего больше предпринимать не стал. А это уже зря! Видя, что воздействие словом не помогло, Фаль разобиделся окончательно и так интенсивно вострепетал крыльями, что сажа с них облетела вместе с радужной пыльцой, оседая на лежащей с ножом у горла мне и на владельце холодного оружия. На нем — большей частью.
Одновременно с опылением шантажиста взломщики-спасители доломали-таки дверь, вернее, снесли ее с петель, открыв доступ к моему недвижимому в целях сохранения целостности кожных покровов телу.
— Киз, не навреди магеве! — рявкнул мой киллер, обычно не повышавший голоса даже в самых критических ситуациях.
Тяжелое не столько в весовом, сколько в моральном плане, ощущение лезвия у горла исчезло. Шантажист торжественно, кажется, гордясь собой великолепным, объявил:
— Гиз, пойдем, она отпускает тебя без услови-я-иа-иа!
На последнем слове отчет о проделанной работе смазался странной сменой тембра голоса и интонации. Словно начал говорить один, а закончил фразу другой человек.
Мигом вскочив с топчана, разумеется, по другую сторону от опасного типа, я жутко пожалела, что под рукой нет фотоаппарата.
Возмущенный перепачканный Фаль нарезал круги над головами арьергарда спасителей. Кейр замер у стенки рядом с выломанной топором дверью.
Почему топором? Потому что неопровержимая улика — орудие товарища Раскольникова — валялась неподалеку. И не стал бы даже в кризисной ситуации никто из моих телохранителей тупить великолепные клинки о древесину, когда под рукой имелся более подходящий инструмент.
Болт в арбалетном ложе бывшего палача выразительно смотрел на шантажиста, а доброе-доброе выражение глаз обещало продемонстрировать навыки стрельбы по живым мишеням в самом ближайшем времени. Мой киллер взирал на своего спасителя со странной смесью растерянности и досады, медленно переходящей в крайнюю степень изумления.
Я покосилась на типа, домогавшегося свободы для Гиза с ножом в руках, и самым банальным образом, подрывающим магевский авторитет, раззявила рот.
«Где-то я об этом уже слышала. Кажись, у старины Вильяма», — мелькнула в голове почти посторонняя мысль, пока я изучала типа, обеспечившего мне столь приятное пробуждение.
С ног до шеи мужчина был жилистым, одет в нечто весьма напоминающее тот прикид, в какой любил рядиться Гиз: темное, неприметное, очень практичное, прячущее кучу смертоубийственных штучек. А вот с шеи до гм… макушки незнакомец представлял собой натурального осла. Да-да, того самого, серенького, с длинными ушками врастопырку, короткой щеткой жесткой гривы, широкими ноздрями и крупными белыми зубами.
