— Вокруг стойбища — никого, — приземляясь за спиной у Хадамахи, шепнула Аякчан.
Медвежонок Дней десяти выкатился прямо под ноги вдохновенному старшему брату и, кривя плохо приспособленную для человеческих слов пасть, рыкнул:
— Меня к себе возьмешь?
— Медведей от злых врагов защищать научишь? — требовательно крикнули из толпы. — Тигров бить?
Старший брат Биату благостно вздохнул, возложил узкую ладонь на лоб медвежонка и возвел очи к Рассветным небесам, готовясь разразиться новой, вдохновенной духами речью.
— Еще как научит! — взбираясь на крытую корой крышу землянки, совсем не вдохновенно, а очень даже буднично объявил Хадамаха. — Как всемером пятидневного малыша бить. — И Хадамаха выпрямился, возвышаясь над стойбищем во весь свой немалый рост. Он не оглядывался, но чувствовал, как дрогнула кора крыши — за спину ему скользнул шаман и замер там молчаливой тенью. Родовичи тихо охнули. Новый толчок крыши, и новый «ох» — это рядом с шаманом встала жрица. И никакая грязь не могла скрыть пылающей голубизны ее волос (Хадамаха только надеялся, что зайца она успела ссадить — не солидно с зайцем-то!). Наконец новый толчок — и родовичи захлебнулись вздохом! И дело не в том, что на крышу вспрыгнул кузнец. И не в мече южной стали у него на поясе — кто из Мапа в стали разбирается! А в том, что, обняв Хакмара за шею и разметав белую как снег шевелюру у него по плечу, на руках у кузнеца доверчиво спал малыш-Амба. И казался особенно маленьким на фоне широченных плеч кузнеца.
— Хада… Хадама… — пытаясь приподняться с земли, прохрипела мама. — Бег… Беги…
— Привет, мам! — Хадамахе хотелось броситься к ней, поднять, потереться головой о плечо, рычать тихонько, пока не уйдет ужас из ее глаз… — Не сиди на земле, — изо всех медвежьих сил сохраняя спокойствие, сказал он. — Меня учила не сидеть, не мочить штаны, а сама сидишь! Отец, что ты встал — подними ее! — властно бросил он и отвернулся от родных, точно их и не было.
Свиток 21,
в котором правда бьет в голову каменным мячом
Городская стража Сивира, уважаемые! — Хадамаха приветственно взмахнул рукой, будто впервые знакомясь с недоуменно таращащимися на него сородичами. — И что тут у нас? — И Хадамаха спрыгнул с крыши, оказавшись рядом с ошалело пялящимся на него старшим братом Биату. — Хулиганское нападение с нанесением особо тяжких телесных повреждений. Будем оформлять… — И роковой предопределенностью веяло от его печального вздоха. С казенной, чисто стражницкой укоризной Хадамаха покачал головой. — Что ж вы — всемером на одного, да еще мелкого такого? Родителей сразу предупреждаю — мальчонка чуть жив, так что пойдут ваши великодневные пни по хулиганке как миленькие! Раньше воспитывать надо было!
— Хадамаха! — раздался удивленный возглас из толпы. — То ж Хадамаха вернулся, родичи! Стражником заделался, а, Хадамаха?
— Чем еще заняться в большом городе простому таежному парню? — усмехнулся Хадамаха. — Порядок кто-то должен охранять. Вон, меня всего День не было, а тут такой непорядок!
— Ты кто такой? Ты как посмел явиться сюда с вот этим… — начал очнувшийся от ступора старший брат Биату, грозно тыча пальцем в спящего тигренка.
— С потерпевшим, что ли? — удивился Хадамаха. — А опознавать вас кто будет? У меня все по правилам: задержание, оформление, опознание, показания… Тут, гляжу, еще и попытка ликвидировать свидетеля намечается. — Хадамаха кивнул на связанного сетью медведя. — Не, парни, одной хулиганкой не отделаетесь! Так, присесть бы мне на что… — он огляделся. — Помнится, я перед отъездом тут свой детский еще каменный мяч заначил… О, так вот же он! — пинком ноги Хадамаха выкатил из-под стены ближайшей землянки гладко обтесанный каменный шар — чуток поменьше того, каким он играл на медной площадке ледяного города. — Приятно, когда хоть что-то не меняется, — обстоятельно усаживаясь, объявил он и вытащил из мешка берестяной свиток и железную самописку.
— Взять его! — раздуваясь, как жаба на болоте, заорал старший Биату.
— То ж Хадамаха, — опасливо напомнил топчущийся позади родовичей крепыш с копьем. — Который в город уехал в каменный мяч играть.
— Вы теперь — братья Биату! — завопил «старший». — Сила! Медвежья власть!
— А он чего — больше не Хадамаха? — озадачился копейщик.
— Я тебя тоже признал, братец Хап-Хара, — покивал копейщику Хадамаха. — Тебе, между прочим, мяч оставлял. — Он похлопал по каменному мячу под попой. — Чего игру забросил? Или ты теперь копьем увлекся?
Копейщик неловко сунул копье кому-то из родовичей, точно сам не понимал, что оно делает у него в руках, и принялся протискиваться сквозь толпу к Хадамахе.
— Ты как уехал, я поиграл маленько… — переминаясь с ноги на ногу, прогудел он. — Даже меньших учить начал…
— Ну-ну, рассказывай, как дошел до жизни такой, — царапая самопиской по бересте, равнодушно подбодрил его Хадамаха.
— А дед говорит — хватит ерундой заниматься, не медвежонок уже, в игры играть…
— Дедуля Отсу! — развел руками Хадамаха. — Кто б еще дал молодежи такой полезный и, не побоюсь слова, мудрый совет! Ну и как теперь, нравится, чем внучок занялся?
Дед, морщинистый и седой, но все еще кряжистый, принялся перетаптываться в той же манере, что и внучок, и наконец неуверенно протянул:
— Так это… Он теперича вроде как нас, Мапа, защищает… От этих… От посягательств!
— Вот этот, что ли, посягательство, который у кузнеца на руках спит? — Хадамаха указал самопиской на тигренка. — А ты, выходит, тот самый старец, которого коварный Амба оскорбил? — усмехнулся Хадамаха. — Хвостом, что ли, дедушку дразнил? Потому как, ежели кто запамятовал, Великий Белый тигр у Золотой тигрицы всего пять Дней назад народился, а потому с девушками по малодневству еще вовсе ничего делать не мог.
Девчонки Мапа дружно хихикнули. Родовичи начали переглядываться, точно впервые задумавшись — а какой вред мог принести на землях Мапа маленький тигренок?
— Тебя, Хадамаха, в городе вовсе отучили со старшими уважительно разговаривать, — проворчал дед Отсу, стараясь не встречаться с Хадамахой взглядом.
— Стражники, дедуля, старшинство не по Дням, а по званию считают, — серьезно ответил Хадамаха. — А старше меня тут по званию, вон, разве что госпожа жрица… — И, не удержавшись, невинным тоном добавил: —…считается.
Аякчан одарила его многообещающим взглядом.
— Я сказал — взять его! — надсаживая глотку, вопил старший брат. — Стреляйте! — скомандовал он лучникам.
Наверху нерешительно тенькнула тетива. Криво сделанная стрела воткнулась рядом с Хадамахой. Аякчан тревожно дернулась, сбрасывая на кончики пальцев Огненный шар. Хадамаха тяжко вздохнул, точно дивясь медвежьей тупости некоторых, и подобрал стрелу:
— Приобщим к вещественным доказательствам. — И только потом поднял голову, разглядывая стрелков на ветках. — Стрельнули — я вас и признал! Вы ж братцы Адыг, верно? Которые ежели в елку пульнут, с нее ни одна шишка не упадет. Все шишки заранее разбегаются в страхе перед вашей меткостью! — серьезно закончил он.
