Он тоже смачно сплюнул и вытащил сигареты. Капитан хотел спросить, причём тут роды в зале суда, но, увидев настоящую «Приму», потянулся к пачке, далеко отшвырнув свой зелёный окурок. Они закурили.
– Как вы полагаете, – спросил д'Олонго, – закончим закладку фугасов до полуночи?
– С этими скотами? – Капитан ткнул сигаретой в сторону копошащихся десантников. – На этот раз нас точно ухлопают, если не дисы, то эти бегемоты. У меня нехорошее предчувствие. Им бы только жрать, да спать, да на бабу свою с Фермы залезть. Когда этого не получают, могут очень даже пустить тебе пулю в затылок. Советую быть настороже, если жить хочется.
Д'Олонго понимающе покивал, а капитан глубоко с наслаждением затянулся и спросил, как ни в чём ни бывало:
– Послушайте, лейтенант, где это вам удаётся доставать такие сигареты?
– Надо иметь связи, – ухмыльнулся д'Олонго. – Вернёмся целыми, могу и вам подтянуть пару блоков.
– Был бы весьма признателен, – искренне сказал капитан и, посмотрев на часы, добавил: – Ну, пора выезжать, отсюда ещё часа два пути. Половину идиотов оставляю вам, займите круговую оборону и ждите моего возвращения. Помните про затылок!
– О'кей! – ответил зампоид.
Капитан давно уже подметил, что хоть д'Олонго и был французишка, но явно предпочитал английский. Что такое «английский», капитан тоже не знал, а мозги напрягать не хотел: на чёрта нужны лишние галлюцинации?
Глава 2.doc: «Семейный портрет в интерьере-1».
Заплакал Ванечка, и Маша проснулась, не понимая, сколько же удалось поспать. Кровать рядом была пуста.
Светящийся дисплей будильника расплывался перед глазами. «Чёрт возьми», – подумала она, – «я тоже уже начала мыслить компьютерными категориями. „Дисплей“, скажи, пожалуйста! Не циферблат, не табло, а именно дисплей!»
Ванечка плакал.
Она включили ночник, встала, чуть пошатываясь, и подошла к кроватке, стоявшей в углу спальни. Господи, да что же это такое! Подгузники, которые, согласно рекламе, должны впитывать, впитывать и впитывать, уже переполнились. Или он писает в пять раз больше, чем обычный ребёнок, или эти «памперсы» – дерьмо.
Маша сменила подгузник, и, взяв малыша на руки, немного покачала его. Ванечка, ничего не видя в полумраке, сонно похлопал глазками, почмокал губёшками, думая, что сейчас ему дадут сиську (молока у Маши было много), или хотя бы соску. Способ заставить замолчать маленького человечка верный, но нельзя же приучать ребёнка к этому по ночам: быстро поймёт, что к чему, и ночи превратятся в кошмары.
Маша побаюкала малыша, и он потихоньку затих, засопев крошечным носиком. Она осторожно поцеловала мягкий, словно плюшевый, лоб и уложила мальчика в кроватку.
Из комнаты дальше по коридору доносилось слабое гудение вентиляторов в системных блоках. Господи, даже здесь слышно! Маша присела на кровать, и уставилась на освещённую желтоватым светом ночника стену.
Миша опять торчал у своей машины. Он тратил на компьютер сумасшедшие по меркам любого нормального человека деньги. Агрегат, собранная им, занимала два системных блока типа «миди». Ещё один блок целиком занимали жёсткие диски – колоссальная долговременная память. Маша как-то спросила, для чего ему столько «винтов», ведь можно писать на «си-ди-ромы», но Миша объяснил, что он постоянно кроит свою «Программу», объём у неё – здоровый, и ему нужен нормальный рабочий «бэк-ап». Да и медленнее всё происходит, если с компашками работать.
Маша немного понимала в этом, и до рождения Ванечки ей, как молодому ординатору кафедры клинической кардиологии, приходилось обрабатывать на компьютере массу данных, снятых со спец-мониторов, благо муж научил. Вообще она подумывала даже о кандидатской диссертации, тем более, что папа очень хотел, чтобы она пошла в науку. «Но пусть уж сначала муж», – как любящая жена думала Маша.
О Мише в те времена уже начинали ходить легенды в медицинской среде: достаточно редкое явление – прекрасный нейрохирург, разбирающийся в тонкостях нейрофизиологии, золотые руки которого могли держать не только скальпель, но и паяльник, специалист, соображающий в технике и программировании, что давало ему огромную фору среди коллег. Точнее, могло дать.
С компьютерами Михаил был на «ты» лет с четырнадцати, когда и проявились его первые задатки хакера: он сумел взломать все коды и пароли какой-то крутой и новомодной заокеанской игрушки, чем заслужил репутация спеца в соответствующих кругах.
Однако к огромному удивлению родственников, он поступил в медицинский институт, объяснив своё решение высоким стремлением понять связь между работой ЭВМ и человеческого мозга. После этого никто, в общем, уже не удивлялся решению специализироваться на нейрохирургии.
В мединституте они и встретились. Маша училась на год младше. Близкое знакомство выглядело весьма тривиально: какая-то студенческая вечеринка, симпатичный худощавый парень, довольно быстро показавшийся ей действительно интересным. Маша уже слышала о Мише как об одном из лучших студентов третьего курса, но не более, видела его в институте, но почему-то считала «ботаником».
В тот вечер её мнение сильно переменилось: «ботаником» он никоим образом не был. Он был чрезвычайно приятный, начитанный собеседник, знал массу анекдотов, многие, правда, с компьютерным уклоном, но тоже ничего. Маше тогда особенно понравился анекдот по разговор двух компьютерных фанатов. Слова о том, что «…я вчера грохнул „мамку“, и поэтому пришлось выкинул из неё „мозги“, чтобы вставить новые» очень насмешили Машу. Она в отличие от многих девочек, слушавших анекдот, сразу поняла юмор. Её отец, профессор кафедры патофизиологии, тогда недавно обзавёлся домашним «компом», разбираться с которым ему помогал старинный друг-программист. Маша, которой «умная» машина тоже была интересна, наслушалась многих жаргонных словечек дома. Папин приятель, естественно, годившийся Маше в отцы, таял перед симпатичной девчонкой и распускал порядком поредевший хвост, как павлин, откликаясь на каждый вопрос пространными пояснениями.
Маша и сейчас усмехнулась, вспоминая это.
Мишина карьера как нейрохирурга рухнула два года назад. В клинику после покушения привезли какого-то то ли крупного чиновника, то ли «авторитета». Ни сам Михаил, ни, естественно, Маша так и не узнали, кто точно это был. Да, в общем-то, они и не очень пытались это узнать.
Три пулевых ранения в голову, а человек, если он таковым являлся, ещё жил. Объяснить это можно было только тем, что, видимо, основные жизненно важные центры этого субъекта располагались вне вместилища мозга. Заведующий отделением нейрохирургии профессор Канюкин, опасаясь, судя по всему, не без оснований, неблагоприятного исхода, и выбирая из двух зол меньшее, поручил операцию «самому талантливому» из своих учеников.
Пациент умер у Миши на столе: кое-какие важные центры в черепной коробке всё же имелись, и даже заграницей врачи вряд ли смогли бы сделать большее. Но это мало кого волновало: виноватые, как всегда, должны были быть. Поэтому когда соратники по совместной деятельности неизвестной «шишки» пришли разбираться в причинах летального исхода, Канюкин, не долго думая, указал на молодого хирурга. Он всё рассчитал правильно.
