– Она созналась, – сообщил советник. – Это она отравила царевну. В ее спальне мы нашли вот это.
Метоннес протянул императору кисет, перетянутый кожаным шнурком. Нокатотос принял кисет в ладонь, накрыл его другой ладонью. Искушенному в чародействе императору, по праву являвшемуся еще и верховным жрецом Ногары, не было нужды заглядывать внутрь или спрашивать, что это такое. Он сразу понял, что держит в руках.
– Сон Тота, – прошептал Нокатотос. – Он высасывает жизнь из человека.
– Теперь, когда известна причина, наверняка есть возможность противостоять недугу, – предположил Метоннес.
Император покачал головой.
– Против этого зелья нет противоядия. Это не простая отрава. Она уничтожает не тело, а душу. Немея отдает свою жизнь Тоту и просто угасает. Она растает, как свеча, и мы ничего, ничего не сможем с этим поделать.
Он взглянул в сторону дыбы, где пытали его супругу, и спросил:
– Она сказала, зачем это сделала?
– Ревность, – просто ответил Метоннес. – Обычная бабья ревность. Царевна моложе, красивее…
Император вздохнул и склонил голову. Он словно еще больше постарел. Казалось, недавний припадок ярости полностью лишил его сил и на смену бешенству пришла полная апатия.
– Что нам делать с… ней? – осторожно спросил Метоннес.
Он не осмелился назвать Ксаннею императрицей.
– В стену, – глухо произнес император.
– Это окончательный приговор? – все так же осторожно осведомился советник.
Император поднял на него взгляд.
– Эта женщина предала меня, предала империю. В стену ее!
– Может быть, следует еще раз допросить ее? – снова поинтересовался советник. – Может быть, в условиях ее сговора с хишимерским жрецом есть еще что-то, о чем мы не знаем?
– Это уже не имеет значения, – ответил Нокатотос. – Царь Хишимера все равно не получит то, на что расчитывает. Казнить ее!
С последним возгласом ярость, похоже, вновь захлестнула разум императора. В его глазах заплясало пламя безумия.
– Остальных? – спросил советник.
– Продолжайте пытать, – безжалостно процедил император сквозь зубы и поднялся с кресла. – Пусть умрут в мучениях.
С этими словами император пошел прочь.
Следуя приказу повелителя, палачи под руководством Метоннеса сняли опальную императрицу с дыбы и, как есть – нагую, потащили в дальний конец обширного дворцового подземелья. Там в толстых стенах основания дворцовой громады зияли отверстия – не слишком широкие, но достаточные, чтобы мог протиснуться человек. Эти узкие ходы вели в тесные камеры, где можно было только сидеть на корточках. Палачи подтащили свою жертву к одному из таких ходов.
Холод подземелья немного привел в чувство женщину, ослабевшую от пыток. Увидев черный провал в стене, Ксаннея содрогнулась – она поняла, какая участь ей уготована.
– Давай не будем все усложнять, – произнес Метоннес. – Полезай туда самостоятельно.
Ксаннея прижалась спиной к холодным камням. Прикрывая руками свою наготу, она со страхом и ненавистью смотрела на советника.
– Это ведь ты все начал, – сипло произнесла она. – Ты навел императора на подозрения. Сам бы он не догадался. Зачем тебе это? Мы же не были врагами.
– Ты недооцениваешь нашего повелителя, – бесстрастно ответил Метоннес. – А начала все ты, а не я. Начала тогда, когда вступила в сговор с хишимерским жрецом. Я же просто служу империи. И, в отличие от тебя, служу ей верно.
– Империи уже нет, – со злобой прошипела Ксаннея. – Кому нужна твоя верность?
– Мне, – твердо сказал Метоннес. – А для тебя уже все кончено. Полезай туда.
– Будь ты проклят, советник, – снова со злобой прошипела женщина. – Будь уверен, за свою верность ты поплатишься. Император не оценит твою преданность.
С этими словами она полезла в камеру.
– Может быть, – сказал ей вслед Метоннес. – Но ты этого уже не увидишь. Очень скоро ты умрешь от недостатка воздуха, а до этого сойдешь с ума от холода и страха.
Он кивнул палачам.
– Замуровать.
В отверстие лаза тут же вставили тяжелые каменные блоки, швы замазали глиной. Отныне никто не смог бы отыскать в стене то место, где была заживо погребена императрица Ксаннея.
В то время, как его отвергнутую супругу предавали одному из самых жестоких видов казни, сам император поднялся на балкон дворцовой башенки. Воздев руки к небу, император взмолился:
– О, великие боги, помогите мне сохранить дочь!
На некоторое время он замер и даже закрыл глаза, словно ожидая ответа.
– Видимо, правы служители Тени, – простонал Нокатотос, сжав голову руками. – Нет больше силы у богов Ногары. Нет покровителей у империи.
Император обессиленно навалился на перила балкона, склонившись и опустив седую голову на руки. Но через мгновение он вдруг резко распрямился, снова вскинул руки к небу и воззвал:
– О бессмертные девы, жрицы ветров, к вам взываю я! Донесите мой призыв до великого Ксальмоннатоса! Я, Нокатотос, правитель Ногары, призываю бессмертного мага!
Порыв ветра всколыхнул одежды императора и оттолкнул его назад. Нокатотос замер, с надеждой вглядываясь в небесные дали. И надежда его оправдалась.
В воздухе заклубилось малиновое облако, из которого появился челн. На носу суденышка стоял лысый безбородый старик в черной тоге с серебряной каймой, на корме возвышалась могучая фигура в тоге белого льна. Человек в белой тоге держал в руках собственную голову, ибо на плечах у него не было ничего.
– Счастье твое, император, мой замок был неподалеку, – произнес старик в черном. – Знаю, в недобрый час ты призвал меня.
– Это так, великий Ксальмоннатос, – с горечью ответил император.
В его голосе звучали почтение и благоговейный трепет. Нокатотос, имевший весьма сомнительную власть над развалившейся империей, утраченную его предшественниками, но державший в страхе столицу и окрестные города, сейчас робел, словно безусый юнец, под суровым взглядом чародея. Несмотря на то, что Нокатотос, как верховный жрец, сам являлся одним из сильнейших магов, в этом искусстве он не смог бы тягаться с самим Ксальмоннатосом, тысячи лет назад своей волей поднявшим в небо свой замок и обессмертившим себя и всех обитателей воздушной цитадели.
– Я готов выслушать тебя, император, – произнес Ксальмоннатос.
– Моя дочь умирает, – простонал Нокатотос. – Она во власти сна Тота. Бог Смерти высасывает из нее жизнь.
– От сна Тота не существует противоядия, – заметил Ксальмоннатос. – Я не могу излечить твою дочь, и тебе это известно.
– Но некоторым ты продлеваешь жизнь, хотя это кажется невозможным, – ответил император.
