– Называй, как тебе заблагорассудится, – спокойно ответил Метоннес. – Я пригласил вас не для того, чтобы спорить и искать решение, а для того, чтобы поставить в известность. Все свободны.
Не прислушиваясь к репликам собравшихся, советник покинул тронный зал.
* * *
Откинув полог, Аммат вошел в шатер царя. В окружении верных соратников Хорруг сидел на ковре, скрестив ноги, словно кочевник. Несмотря на намеки Торония и Аррелия и откровенную ругань Минессис, называвшей его дикарем, царь арамеев не пользовался в походе мебелью, даже в шатре спал редко, а если такое и случалось, то обходился простой циновкой. Единственное, на чем удалось настоять друзьям, да и то при помощи Лигии, это воспользоваться широким цветастым ковром ардонайской выделки, захваченным в одной из ногарских крепостей.
– Оставьте нас, – потребовал Хорруг, едва жрец вошел в шатер.
Воины поднялись и поспешили покинуть шатер царя. Только Тороний и Аррелий задержались.
– Вы тоже, – мрачно произнес Хорруг, взглянув на старых друзей. – И позаботьтесь, чтоб нас никто не подслушивал. Особенно твоя женщина, Аррелий.
Аррелий расхохотался и хлопнул жреца по плечу, выходя из шатра.
– Я видел, как уходили мораги, – произнес Хорруг. – Ты сделал то, что обещал.
Аммат молча кивнул. Хорруг поднялся на ноги и продолжал:
– Но напомни мне, разве я не отпускал тебя всего лишь на встречу со старейшинами морагов?
Аммат по-прежнему молчал. Неожиданно Хорруг схватил жреца одной рукой за грудки, встряхнул и притянул вплотную к себе. В глазах царя вспыхнула злоба.
– Зачем ты отправился в город?!
– Затем, чтобы этот город стал твоим, – спокойно ответил дромид. – Ни к чему проливать кровь, если можно достичь задуманного без лишних смертей.
– Думаешь, можно?
– Надеюсь на это.
Хорруг шумно выдохнул и коснулся лбом лба жреца. Глядя в глаза дромида, он с горечью произнес:
– Я потерял в этой жизни все, Аммат. Я потерял дом, потерял мать, потерял учителя, отца, любимую женщину… Я не могу потерять еще и тебя.
– Я здесь, с тобой, – все так же спокойно ответил Аммат.
– И все же я прошу тебя не рисковать.
Хорруг отпустил жреца. Аммат осторожно спросил:
– Когда ты говоришь о любимой женщине, ты имеешь в виду?..
– Моя царица – Лигия, – ответил Хорруг, не дослушав. – Но и ты, и я знаем, почему она стала ею. Девочка и сама это знает. Иногда мне жаль ее, но ты знаешь, что на месте Лигии я предпочел бы видеть совсем другую женщину. Но она захотела, чтобы все было так. Я выполню ее желание. Все, что я делаю, я делаю только ради нее. Потому, что так хотела она.
Хорруг ненадолго умолк, потом спросил:
– Чего ты достиг в Орамосе?
– Надеюсь, мы узнаем это до заката.
Снаружи послышался возглас:
– Посланник советника Метоннеса к царю арамеев!
– А может быть, и чуть раньше, – добавил Аммат, улыбнувшись.
– Сюда его! – рявкнул Хорруг.
В шатер вошел немолодой ногарский капитан в помятых доспехах.
– Говори! – потребовал Хорруг.
– Передаю слово в слово, – сказал капитан. – Не все согласны покориться власти арамейского царя. Но многие желают уйти. На рассвете они выйдут из города. Многие же из тех, что останутся, будут биться до конца.
– А ты? – спросил Хорруг. – Что намерен делать ты?
– Я остаюсь.
– И?..
– И буду сражаться.
– Смелый ответ, – не сдержал восхищения Хорруг. – Как твое имя, воин?
– Кетаннос. Я капитан императорской армии.
– Что ж, встретимся в бою. Ступай.
Капитан резко развернулся и покинул шатер. Хорруг взглянул на жреца и потребовал:
– Скажи страже, чтоб созвали всех полководцев. Обсудим план штурма.
* * *
Хорруг вскарабкался по обломкам на самый верх. После длительного обстрела из камнеметных орудий громада императорского дворца превратилась в руины, под которыми оказались погребены последние защитники империи. Алое знамя с золотым орлом гордо реяло на ветру на самой вершине дворцовых останков.
Опустившись на колени, Хорруг прикоснулся лбом к древку своего знамени и прошептал:
– Я сделал это, Ния. Я сделал все так, как ты хотела…
Дело, начатое в тот день, когда он с товарищами оказался в тайном храме и позвал с собой последнего жреца Дромидиона, действительно было закончено штурмом дворцовой цитадели империи ногаров, тысячелетия правивших всем миром.
На рассвете распахнулись створы центральных ворот Отоммосо, выпуская тех, кто решил покинуть обреченную столицу. Первой за городские стены выкатилась посеребренная колесница советника Метоннеса под обвисшим штандартом империи. Следом, под такими же обвисшими синими знаменами Ногарской империи, покидали столицу легионеры. Воины шагали нестройными колоннами, больше похожими на беспорядочные толпы. За солдатами катились колесницы знати, повозки, шел простой люд: мужчины, старики, женщины и дети. Лица ногаров были хмуры, многие женщины плакали, никто не оглядывался. Тысячи лет назад предки ногаров пришли на побережье с восхода, и вот сейчас потомки тех древних завоевателей уходили навсегда. Уходили из опустошенного края в земли прародины, еще более разоренные кровопролитной столетней войной, голодом и чумой, покрывшиеся песками знойных пустынь Каттана и Ардоны.
Едва последние беженцы покинули город, со всех сторон в столицу вошли арамеи. Одни ворота открывали сами горожане, опасаясь расправы со стороны варваров, другие арамеи с ходу выламывали таранами. Практически некому было защищать ни ворота, ни стены. Местами вспыхивали мелкие стычки, но в целом арамейская армия почти без боя заняла столицу. Памятуя наказ Хорруга, воины не трогали ни простых горожан, выражавших покорность царю арамеев, ни ногарских солдат, десятками сдававшихся на милость победителей. Но, как и предупреждал капитан Кетаннос, нашлись такие, что стояли насмерть за уже погибшую империю. В императорском дворце засели те, кто наотрез отказался покориться знамени Хорруга. Штурм продлился весь день, удары стенобитных и камнеметных орудий разрушили дворец практически полностью. Когда пал последний защитник империи, над разрушенной цитаделью взвилось алое знамя царя арамеев.
Хорруг поднялся на ноги и огляделся. Вокруг стояли боевые товарищи: Аррелий, Тороний, Аммат, другие воины, капитаны, князья. Императорская площадь, усеянная обломками, заполнялась народом. Здесь были и арамеи, и жители равнины, присоединившиеся к ним, и жители столицы. Почему-то в этот час ни те, кто штурмовал город, ни те, кто противостоял им и был покорен, уже не чувствовали себя врагами. Взгляды людей устремлялись вверх, на стоявшего под знаменем царя.
