– Что это средство от атерских магов, – нахмурилась Эсокса.
– Надо оставить оба горшка, – заявила Кама. – Один, чтобы показать его силу. Второй, чтобы лучшие маги попытались открыть его секрет. Ты еще не поняла? С этими штуками воинства Эрсет пойдут на Анкиду! Или могут пойти.
– Вот уж не знаю, сбережем ли мы их на такой прогулке, – усомнилась Эсокса, вытягивая из мешка полоску вяленого мяса.
– Что это было за существо? – спросила Кама.
– Существо? – засмеялась Эсокса и вдруг тихо пропела дрожащим голосом: – Сонный стекает с небес порошок. Спи, моя радость, мой нежный цветок. В облаке прячется звезд пастушок. Ты – звездное устье, я – твой исток. В темных пещерах тяжел потолок. Плещется в черной воде малышок. Если я – стебель, то ты – лепесток. Если я – стебель, то он – корешок. Вырастет ужас, и вырастет страх. Вырастет в бездне из мальчика гах. Спи, моя радость, до этих времен что-то продлится, но только не сон…
– Что это? – не поняла Кама.
– Колыбельная, – ответила Эсокса. – Ее пела мне мама еще до того, как появилась Глеба. А я еще просила, чтобы и Глеба мне ее пела. Она отказалась. Сказала, что так можно накликать беду. У дакитов много сказок про подземный народец, про гахов.
– Кто они такие, гахи? – спросила Кама.
– То, что ты видела, – поежилась Эсокса. – Кто-то говорит, что они те люди, которые оказались запертыми в Донасдогама, когда Лучезарный сгинул. Кто-то говорит, что это уродцы, которых Лучезарный не довел до ума, как тех же этлу или даку. Кто-то говорит, что в Бледной Звезде, которая принесла на эту землю ривов и Лучезарного, были и иные существа, которым полторы тысячи лет назад не пришел срок, и вот они и есть гахи. Но почти все утверждают, что гахов не бывает. Мы с тобой их видели первыми за многие годы. Может быть, за полторы тысячи лет. Но в Сухоту они вроде бы не выбирались..
– Обычные дикари, – буркнула Кама. – Проживи ты тысячу лет под землей, может быть, и у тебя будут такие волосы, такие зубы, пальцы, нос, уши и глаза.
– Знаешь, – Эсокса закрыла глаза, – может быть. Но я оглянулась, разглядела взрослых существ. Они не похожи на выморочь, как эта белая рыба в воде. Они очень сильны, очень.
– Ну и что? – хмыкнула Кама. – Сколько их там? Тысяча? Даже две тысячи? Десять тысяч? Мы прошли примерно четверть пути, и вот уже нет ничего похожего! Думаю, что на Земле может быть зараза и пострашнее.
– Может быть, – согласилась Эсокса. – Если только все это не одна и та же зараза. Но согласись, что в каждом из этих отнорков могут быть такие же залы. А уж еды там навалом. Для них – еды.
Принцессы проходили в день от десяти до тридцати лиг. Еще несколько раз они натыкались на гахов, но лишь один раз были замечены. Им пришлось сражаться с десятью низкорослыми воинами, которые оказались неожиданно ловкими и быстрыми, к тому же носили на себе некоторое подобие кожаных доспехов. Спутницам удалось победить в той схватке, костяные наконечники и слабое дерево копий не могли противостоять мечам принцесс, к тому же черный клинок Камы наводил на них ужас. Но Эсокса была серьезно ранена в плечо, и Кама две недели выхаживала ее в грязной пещере, которую отыскала в одном из холодных залов, в то время как неподалеку бродили дикари, явно разыскивая обидчиц.
Дважды на спутниц нападали подземные твари, напоминающие калбов, разве только меньших размеров и безголосых, умеющих только рычать. Один раз крупная кошка прыгнула на голову Каме, и Эсокса, убивая ее, едва не воткнула стрелу в затылок спутнице, а потом обнаружила, что клыки кошки сочатся ядом. Через полтора месяца бывшие принцессы вышли на берег подземного озера и даже попали во что-то вроде леса, едва не оставив на его колючках всю одежду. А потом обходили озеро, забравшись по каменным осыпям высоко к стене, в которой, как показалось Каме, поблескивали рубины. На берегу стояли выстроенные из камня дома. Их было так много, что в какой-то момент Кама решила, что это город. По его улицам ходили гахи. В домах, покрытых светящейся плесенью, жили гахи. На лодках, сделанных из костей и обтянутых кожей, в темноту озера уходили на рыбную ловлю гахи. И даже распевали какие-то песни, негромко постукивая по обтянутым рыбьей кожей бубнам – гахи. Однажды, когда город стал таким большим, что уперся в стену и стал забираться по ней подобно осиным гнездам, спутницам пришлось пережидать, когда в городе наступит что-то подобное ночи, когда гахи скроются в домах и даже плесень на их стенах станет тусклой. Тогда они шли две лиги по воде вдоль берега, чувствуя, как с каждым шагом убывают их силы, а потом, едва не крича, срывали присосавшихся сквозь сапоги к их ногам пиявок. Через два месяца после начала пути они оказались примерно на противоположной стороне озера и нашли водяной поток, который катился им навстречу. Плесени над ним не было, и тоннель, в котором он струился, явно был вырублен из гранита. Вырублен и отшлифован. Кое-где под водой даже угадывались ступени. Гахов дальше не было. Стены возле устья этого потока были расписаны какими-то знаками. В тот день у принцесс кончилась пища. По прикидкам Эсоксы стояла середина последнего месяца осени.
– Твой сэнмурв был просто зверем отчаянной храбрости и смекалки, – заметила Кама, пережевывая последнюю горсть сушеных яблок. – Удивляюсь, как он добрался до Алу.
– Зверя ведет чутье, – прошептала Эсокса, которую бил озноб. – К тому же мы не знаем, этим ли тоннелем он двигался. Может быть, проход есть и на другом берегу озера? Или в куполе над ним? Ты могла представить себе, что бывают такие огромные пещеры?
– Нет, – пожала плечами Кама. – Я даже и в малых пещерах не бывала. Но что мы можем сказать о величине этого озера? Вдруг в темноте, в ста шагах от берега, оно кончается и мы шли длинным тоннелем, затопленным с одной стороны? Или там начинаются колонны, которые подпирают невидимый свод? В любом случае воздух тянется в этот тоннель, к тому же гахи, кажется, не ходят сюда, видишь эти рисунки?
Кама поднялась, подошла к намалеванным на стенах линиям, прищурилась. Плесени здесь было уже мало, и разобрать что-то оказалось сложно. Пришлось щелкнуть пальцами и пробормотать заклинание. Под ногами что-то блеснуло. Кама наклонилась, наполнила горсть камешками.
– Кажется, у них тут алтарь, – обернулась она к Эсоксе. – Знаешь, мы еще не вышли наружу, а уже разбогатели. К тем смарагдусам, которые мы взяли в самой первой пещере, можно добавить рубины, сапфиры и даже алмазы. Надеюсь, нас никто не обвинит в воровстве?
Эсокса ничего не ответила. Кама бросилась к ней, но она лишь стучала зубами и дрожала. Кама наклонилась.
– Даже если все озеро Аабба уйдет под землю, оно не наполнит эту пропасть и на десятую часть, – раздавался шепот. – Даже если все озеро…
Эсокса пришла в себя к концу осени. Несколько дней Кама несла ее на руках по гранитному желобу. Когда силы иссякали, сидела рядом. К счастью, в воде иногда мелькала слепая рыба. Конечно, грызть ее, подобно гаху, Кама не могла, но она распластывала ее ножом и ела сырой сама и, порубив в кашицу, вкладывала в рот Эсоксе. Когда та, наконец, открыла глаза и обнаружила не мутный, а бесконечно усталый взгляд, Кама и сама едва сдерживалась, чтобы не упасть и не закрыть глаза навсегда.
