— Нет, вы не правы. Это же так… — Себастьян замолк. На языке вертелось — эротично, но, стараясь не выбиваться из выбранного им образа торговца, он закончил: — Возбуждающе.
Донателли, внимательно наблюдая за ним, явно расслабился.
— Постойте-ка, — внезапно сказал Себастьян. — Бог ты мой, это же та артистка, которую недавно убили!
— Да, — еле слышно выдохнул художник.
— Печальное дело. — Себастьян покачал головой и поцокал языком на манер старого мистера Блэкэддера, аптекаря, которого его отец вызывал всякий раз, как кто-то из слуг заболевал. — Очень печальное. Диву даешься — куда только катится наш мир?
На следующей картине он снова увидел Рэйчел Йорк — на сей раз в образе турецкой одалиски, опустившей одну ногу в ванну, почти нагой, прикрытой лишь куском алого атласа.
— Э, да тут снова она. И еще! — сказал Себастьян, перебирая картины. — Она часто вам позировала?
— Да.
— Замечательная красавица.
Донателли протянул руку к нарисованному лицу, словно хотел погладить щеку живой женщины. Рука его дрожала. И Себастьян, глядя на него, подумал: «Так он же любил ее!»
Но насколько сильно? Достаточно ли для того, чтобы убить ее в порыве страсти?
— Она была более чем прекрасна, — прошептал Донателли, сжав в кулак опущенную руку.
Себастьян вернулся к женщине на картине, отличавшейся от прочих. Золотой вихрь зеленого и голубого, с резкими акцентами тени на манер Тьеполо, написанный смелыми сильными мазками на фоне лазурного, налитого солнцем неба. Она сидела на холме, согретая ярким, живым светом весны, по-детски высунув ноги из-под нижних юбок, закинув голову и улыбаясь так, словно вот-вот разразится звонким беззаботным смехом.
Себастьян смотрел на это талантливое изображение полной жизни юной женщины, испытывая странное чувство — уже не печаль, но почти гнев.
— Какая же она была красивая, — проговорил он. — Такая молоденькая, такая живая. — Он снова посмотрел на стоявшего рядом с ним мужчину. — Представить невозможно, чтобы кто-то хотел ее убить.
Мрачная, болезненная судорога прошла по красивому измученному лицу.
— Мы живем в страшном мире. В страшном мире среди безжалостных людей.
— По крайней мере, полиция знает, кто это сделал. Сын какого-то графа, да? Лорд Девлин?
Губы Донателли скривила гримаса ненависти и горькой, бессильной ярости.
— Чтоб ему вечно гореть в аду.
— А она была его знакомая?
Художник покачал головой.
— Я не знаю. Когда я услышал о том, что с ней сделали, я подумал о другом человеке.
— О другом?
Донателли судорожно вздохнул. Грудь его высоко поднялась, ноздри затрепетали.
— Он преследовал ее несколько недель, может, даже месяцев. Все ошивался у дверей театра. Поджидал на улице, всюду, куда бы она ни шла. Постоянно следил за ней.
— Что ж она не пожаловалась на него в полицию? Донателли покачал головой.
— Я советовал ей обратиться к властям, но она сказала, что толку не будет. Вы же знаете, каковы эти аристократы. Для них мы как скот. Нас можно использовать и выбросить прочь.
Страсть, с которой были произнесены эти слова, застала Себастьяна врасплох. Он вспомнил, что говорил Хью Гордон о головах на пиках и о сточных канавах, полных крови. И подумал, что Гордон мог и ошибаться насчет того, что Рэйчел оставила свои радикальные идеи. Идеи, откровенно разделяемые Донателли.
— А как звали этого нахала? — спросил Себастьян.
Какое-то мгновение он думал, что художник не станет ему отвечать. Затем Донателли пожал плечами, решительно стиснул зубы, сдерживая чувства.
И назвал имя.
— Ну и видок у вас, — сказал Том, когда они встретились в харчевне за пинтой эля, жарким и пирогом с требухой. — Что же такого этот итальяшка вам сказал?
— Похоже, Рэйчел Йорк позировала ему. — Себастьян протолкался через толпу у стойки и направился к пустому столу в дальнем углу. — А как твои дела?
Юркнув на скамью по другую сторону стола, Том схватил очередной пирог и беспечно дернул плечом.
— Сначала про иностранца. Люди мало про него могут сказать. Хотя девушку видели, это точно. Знать, ваша Рэйчел красотка, каких поискать.
— Была. — Себастьян несколько мгновений молча жевал, затем спросил: — А другие женщины часто к нему захаживали в студию?
— Может, и ходили, да никто не видел. — Том откусил большой кусок пирога. — Думаете, он с ней… того?
— Может быть, но я не уверен. Не болтай с набитым ртом.
Том проглотил, выкатив глаза от усилия.
— Так, значит, ничего мы не узнали?
— Кое-что узнали. — Себастьян сделал большой глоток эля и прислонился спиной к стене. — Судя по словам нашего друга-художника, Рэйчел в течение многих месяцев преследовал один человек. Аристократ, если быть точным.
Том доел остатки пирога и принялся облизывать пальцы.
— А он вам сказал, как того типа зовут?
— Да. Его имя Баярд Уилкокс.
Что-то в голосе Себастьяна заставило паренька застыть с пальцем во рту.
— А вы ведь знаете этого типа, да?
Себастьян допил эль и резко встал.
— Очень даже хорошо знаю. Баярд — мой племянник.
ГЛАВА 24
Чарльз, лорд Джарвис, остановился в дверях гардеробной принца, глядя, как его высочество принц Уэльский поворачивается то так, то эдак, изучая свое отражение в окаймленных резными золочеными рамами зеркалах, украшавших стены обитого шелком помещения. Несколько приятелей принца, среди которых находился и лорд Фредерик Фэйрчайлд, вольно разбрелись по огромной ало-золотой комнате, обсуждая различные проблемы — от возможности использовать шампанское для полировки сапог до новых оперных танцовщиц. По роскошному турецкому ковру были разбросаны несколько десятков отвергнутых шейных платков. Камердинер стоял наготове с внушительной грудой на случай, если господину так же не повезет с очередным платком. Грузному принцу Джорджу приходилось прибегать к помощи двух лакеев, облачаясь в сюртук, и пользоваться механическим подъемником, чтобы сесть и седло, но завязывать галстук он всегда желал сам.
— А, Джарвис, — сказал принц, поднимая взгляд.
Джарвис, который провел последние полчаса в попытках успокоить уязвленное самолюбие русского посла, с достоинством поклонился.
— Да, сэр?
— Что тут мне рассказал лорд Фэйрчайлд о Спенсере Персивале и его проклятом торийском правительстве, желающем ограничить нашу регентскую власть? — Полный, капризный рот принца сложился в гримасу. — Ограничения? Какие такие ограничения?
