Но она ведь не просила не делать ему больно, разве не так?
ГЛАВА 2
Сначала Джем заметил кровь в пресвитерии.
Конечно, он и до того понял, что что-то не так, — как только отворил дверь в северный трансепт. Джем Каммингс уже тридцать лет служил церковным сторожем в церкви Сент-Мэтью на Полях, и в его обязанности входило запирать церковь каждый вечер и отпирать поутру.
Так что Джем сразу почуял неладное.
Молодому пастору, принявшему приход три года назад, — преподобному Макдермоту — не нравилось, что церковь по ночам запирали. Но Джем рассказал ему, как в девяносто втором году, когда кровожадные нечестивые лягушатники бунтовали за Каналом, прежний пастор утром пришел в церковь и увидел, что алтарь разбит, а по стенам хоров разбрызгана свиная кровь. После этого преподобный Макдермот очень быстро прекратил все разговоры о необходимости оставлять церковь на ночь открытой.
Именно о свиной крови и вспомнил Джем, хромая к нефу. По сырой холодной погоде у него сильно ломило поясницу. Он напряженно вглядывался в полумрак раннего утра. Но покой церкви казался непотревоженным, алтарь — невредим, двери ризницы хранили церковные ценности, священные сосуды были в полной сохранности. Сердце Джема начало успокаиваться.
И тут он заметил кровь.
Поначалу он не понял, что это такое. Просто темные пятна, еле заметные, но становящиеся все более отчетливыми по мере того, как Джем шел по истертым временем плитам к приделу Богоматери. Мужские следы. Холод древних камней пробрал его до мозга костей, грудь сдавило, и дыхание вырывалось оттуда короткими хриплыми рывками. Он медленно продвигался вперед, трясясь так, что ему даже пришлось стиснуть зубы, чтобы они не стучали.
Молодая женщина лежала на спине, непристойно раскинувшись на полированных мраморных ступенях, ведших к алтарю придела. Он видел ее широко раздвинутые обнаженные бедра, мерцавшие белизной в свете фонаря. Пена кружев, некогда окаймлявших атласный волан, ныне разорванный, была запачкана тем же темным, что и ее кожа. Широко раскрытые остекленевшие глаза смотрели на него из-под золотых локонов, голова была повернута под неестественным углом. Поначалу он подумал, что подол ее платья был черным, но, чуть приблизившись, увидел огромную рану на ее горле и все понял. Сразу стало ясно, откуда столько крови. Она была повсюду, и это было даже хуже, чем в тот давний день, когда якобинской фанатик выплеснул ведро крови на хорах. Только на сей раз это была не свиная кровь, а человеческая.
Джем попятился, зажмурив глаза, чтобы не видеть этого ужасающего зрелища, и больно ударился локтем о каменную резьбу решетки придела Богоматери.
Но ничто не могло уничтожить запах, этот липкий, тошнотворный запах крови, свечного воска, и ощущение острого полового возбуждения, пропитавшего воздух.
ГЛАВА 3
Несмотря на приближающийся полдень, свет, который просачивался сквозь витражные окна в апсиде церкви Сент Мэтью на Полях, был слабым и рассеянным.
Сэр Генри Лавджой, главный магистрат Вестминстера на Куин-сквер, окинул взглядом забрызганные кровью стены придела и лужи застывающей крови, такие темные и жуткие на белом мраморе алтарных ступеней. По его теории, в те дни, когда желтый туман смертоносной хваткой держал Лондон за горло, уровень жестоких убийств и убийств из ревности возрастал.
Но город давно не видел подобного зверства.
У стены придела Богоматери все еще лежало маленькое, зловеще неподвижное тело, покрытое простыней, темной и заскорузлой от такого количества крови. Лавджою пришлось сделать над собой усилие, чтобы подойти к трупу. Наклонившись, он приподнял край простыни и вздохнул.
Эта женщина была при жизни хорошенькой и молодой. Конечно, любая безвременная смерть — трагедия. Но ни один мужчина, который когда-либо в жизни любил женщину или с гордостью и страхом наблюдал первые робкие шаги ребенка, не может смотреть на такую юную красоту, не испытывая особенно тяжкой скорби и жгучего гнева.
Лавджой, хрустнув коленками, присел на корточки рядом с жертвой, не сводя взгляда с бледного, окровавленного лица.
— Не знаете, кто она была?
Кроме него в приделе находился высокий, хорошо сложенный мужчина лет тридцати с небольшим со светлыми, по моде взбитыми волосами. Эдуард Мэйтланд, старший констебль на Куин-сквер, был, естественно, вызван сюда в первую очередь и вел расследование до прибытия сэра Генри.
— Актриса, — ответил он, заложив руки за спину и покачиваясь с пятки на носок, словно медленная, методичная работа сэра Генри его раздражала. — Мисс Рэйчел Йорк.
— А, то-то она показалась мне знакомой, — громко сглотнув, Лавджой снял простыню с тела жертвы и заставил себя посмотреть на нее.
Горло девушки было рассечено несколькими длинными, жестокими ударами. Понятно, откуда столько крови, подумал магистрат. Но смерть Рэйчел Йорк не была ни быстрой, ни легкой. Кулаки сжаты от боли, на бледной обнаженной коже запястий и предплечий видны уродливые черные синяки, кожа на левой скуле рассечена сильным ударом. Разорванное, смятое платье из изумрудного атласа и располосованный бархатный плащ говорили сами за себя.
— Как понимаю, он сделал-таки с ней, что хотел, — сказал Лавджой.
Мэйтланд качнулся с носка на пятку своих дорогих сапог и так и застыл, глядя не на девушку, а на высокое сине-красное стекло восточного витража.
— Да, сэр. В этом нет никакого сомнения.
Всепроникающий запах спермы все еще висел в воздухе, мешаясь с тяжелым металлическим запахом крови и лицемерным ароматом воска и благовоний. Он окинул взглядом точеные ноги девушки и нахмурился.
— Она так и лежала тут, когда вы нашли ее?
— Нет, сэр. Тело находилось перед алтарем. Мне показалось, что не дело ему там оставаться. В конце концов, мы в церкви.
Лавджой встал, снова вернулся взглядом к забрызганным кровью мраморным стенам. Все свечи на алтаре оплыли и потухли. Наверное, это она зажгла их перед смертью, подумал он. Зачем? Из благочестия? Или потому, что боялась темноты?
Вслух же он спросил:
— Как думаете, что тут произошло?
Брови Мэйтланда на миг предательски сошлись над переносицей, но лицо его тут же разгладилось. Было очевидно, что такой вопрос ему в голову не приходил.
— Не знаю, сэр. Церковный сторож нашел ее сегодня утром, когда пришел отпирать церковь. — Он достал блокнот из кармана сюртука и открыл его, напоказ хвастаясь вниманием к подробностям, что иногда нервировало Лавджоя. — Мистер Джем Каммингс. Ни он, ни преподобный… — шуршание страничек, — преподобный Джеймс Макдермот, судя по их словам, никогда прежде ее не видели.
— Они запирают церковь каждый вечер, так?
— Да, сэр. — Мэйтланд снова сверился с блокнотом. — Ровно в восемь.
Наклонившись, Лавджой тщательно прикрыл простыней останки Рэйчел Йорк, лишь на мгновение помедлив, чтобы еще раз взглянуть на ее бледное, красивое лицо. Она чем-то походила на француженку — такие светлые локоны, широко расставленные карие глаза и короткая верхняя губка часто встречаются в Нормандии. Он видел ее на прошлой неделе вместе с Кэт Болейн в ковент-гарденской постановке «Как вам это понравится». Ее талант и красота вызывали у всех восхищение. Он хорошо помнил, как девушки, держась за руки, вышли на финальный поклон. Глаза ее тогда сверкали, на лице цвела широкая улыбка, актриса сияла торжеством и радостью.
