Джарвис убрал с золоченого кресла в форме цветка лотоса смятую рубашку и порванный атласный кушак и сел.
— Ограничения всего лишь временные, — прямо ответил он. — Они будут сняты через год.
— Через год!
— Врачи утверждают, что здоровье короля продолжает улучшаться, — вступил лорд Фредерик озабоченным голосом. Виги больше всего боялись, что сумасшедший старый король Георг Третий оправится от болезни прежде, чем они сумеют вернуть себе власть. — В Палате общин кое-кто поговаривает, что регентство вообще может не понадобиться.
— Что скажете? — спросил Джордж, обернувшись к друзьям.
Джарвис не сразу понял, что вопрос касался не здоровья отца, а последней попытки принца завязать галстук сложным новомодным узлом.
Сэр Джон Бетани, стареющий распутник с полными красными щеками и животиком не хуже принцева, поднял лорнет и долго изучал своего приятеля, пока принц ждал, терзаясь неизвестностью.
— Сам Бруммель лучше не завязал бы, — наконец вынес вердикт Бетани, опуская лорнет.
Принц расплылся в широкой улыбке, которая почти сразу же угасла.
— Это ты так только говоришь. — Нетерпеливо выругавшись, он сорвал прочь свое последнее творение и начал снова, поглядывая на Джарвиса. — Но наша власть будет, конечно, такой же, как и у короля?
Джарвис прокашлялся.
— Не совсем так, сэр. Но вам будет дозволено сформировать правительство…
— Еще бы, — перебил его принц.
— Хотя этот состав необходимо будет объявить до того, как вы принесете клятвы перед Тайным советом.
Принц так часто валял дурака, что все стали забывать о текущей в его жилах крови целой армии королей — французских и испанских, английских и шотландских, от Вильгельма Завоевателя и Карла Великого до Генриха II и Марии, королевы Шотландской. И когда ему требовалось, он умел вести себя по-королевски.
— Молчите, Джарвис, — вдруг сказал он.
Джарвис молча поклонился.
Царственность исчезла почти сразу же. Джордж вздохнул.
— Если бы Фокс все еще был с нами. Чрезвычайно неразумно с его стороны было умереть вот так.
— Именно, — сказал Джарвис. Он чуть подождал, потом добавил: — Хотя Персиваль, возможно, мог бы…
— Чтобы черт побрал этого Персиваля, — взвился принц. — От него дрожь по спине идет! — Он вдруг застыл, тревожно прижав пальцами запястье. — У нас пульс участился. А значит, сейчас у нас будут желудочные колики.
Джарвис про себя считал, что заявленное недомогание, скорее всего, имеет причиной гору крабов и масла, которые принц скушал накануне вечером, запив их двумя бутылками портвейна, но он оставил свое мнение при себе.
— Слишком рано еще для таких разговоров, — простонал принц, положив руку на царственное брюшко. По его полному лицу прошла гримаса боли. — Это вредит пищеварению. Пойду прилягу.
— А как же ваша встреча с русским послом, сэр? Принц с искренним непониманием посмотрел на него.
— Какая такая встреча?
— Та, что была назначена полчаса назад. Он все еще ожидает вас.
— Отмените. — Принц прикрыл глаза рукой, словно свет был для него слишком ярок, и, шатаясь, подошел к обтянутому алым шелком дивану в виде крокодила. — Кто-нибудь, задерните шторы. И принесите мой лауданум. Доктор Хеберден велел мне каждый раз, как занеможется, принимать лауданум, дабы избежать волнения крови.
Тщательно скрывая эмоции, Джарвис подошел к окну. Если старый король чудесным образом не исцелится на следующей неделе, билль о регентстве пройдет и этот ленивый сибарит, этот мот, станет во главе страны. Но опыт принца Уэльского в сложных политических интригах был столь же ограничен, как и его интерес к королевской власти, — ему лишь хотелось видеть себя в роли короля. Джарвис надеялся, что в конце концов — при благоприятном стечении обстоятельств — принц будет только рад, если его станет направлять чужая мудрость.
Заботливо потушив лампы, Джарвис выгнал приятелей принца из комнаты и бесшумно закрыл дверь. Пусть виги себе думают, что долгие годы их отстранения от власти подходят к концу, но люди вроде Фредерика Фэйрчайдда были слишком большими идеалистами, чтобы понимать, насколько решительно политические противники намерены не допускать их к власти, и слишком сладкоречивы, чтобы самим проявить жесткость.
В правительстве нужен безжалостный человек. Безжалостный и очень умный.
Сэр Генри Лавджой просматривал отчеты по делу, сидя за своим старым столом, когда в его кабинет на Куин-сквер, держа под мышкой полированную ореховую шкатулку, вошел граф Гендон.
За ним маячил запыхавшийся лысый клерк. Его обычно косые маленькие глазки лезли на лоб из-под съехавших на кончик носа очков.
— Я пытался сказать ему, сэр Генри, честное слово…
Лавджой жестом успокоил клерка.
— Все в порядке, Коллинз.
Лавджой давно ожидал стычки с могучим отцом его беглеца. Магистрат заранее решил, как будет себя вести: вежливо и почтительно, но жестко. Встав, он указал рукой на одно из кресел, обтянутое потертой, потрескавшейся кожей.
— Прошу садиться, милорд. Чем могу служить?
— Этого не понадобится. — Поставив деревянную шкатулку на стол Лавджоя, он встал, широко расставив ноги и сцепив руки за спиной. — Я пришел признаться.
— Признаться в чем, милорд? — Лавджой в смятении помотал головой. — В чем?
Гендон смотрел на него со жгучим презрением.
— Не изображайте из себя идиота. В убийстве актриски, конечно же. Рэйчел Йорк. Это я сделал. Я убил ее.
ГЛАВА 25
— А сколько вашему племяшу? — спросил Том. Они шли по Хаймаркету. Сырой, промозглый холод пробирал до костей. Завитки грязного тумана ползли по булыжной мостовой, обвивались вокруг стволов полумертвых платанов на маленькой площади по соседству.
— Двадцать. Может, двадцать один, — сказал Себастьян. — Он сын моей старшей сестры.
Том глянул на него снизу вверх.
— Не больно он вам по сердцу, а?
— В детстве Баярд любил отрывать головы у живых черепашек. — Себастьян пожал плечами. — Может, у меня предубеждение против него. Он уже вырос. — Да, такие обычно с возрастом не меняются, — возразил Том, стиснув челюсти, словно пытался прогнать слишком жестокие воспоминания.
Себастьян снова подумал о той жизни, какую вел парнишка до того, как попытался облегчить его кошелек в зале харчевни «Черный олень».
Мытье, смена белья и хороший ночной сон, а также полный желудок произвели в мальчике невероятную перемену. Из того, что Себастьян успел выяснить, было понятно, что Том живет на улице уже пару лет. Он редко рассказывал о том, как существовал до встречи с ним.
