Как бы то ни было, Флайри решила сначала отправиться в казармы. Возможно, после разговора со стражниками ей и не придется разыскивать по всей столице мытарей, которые в такой час вряд ли сидят дома.
Однако стражники поверили слезной истории о молодом красавце, который пленил ее сердце, но не ответил на любовь несчастной девушки и покинул Туллен, женившись на дочери богатого купца. Сам он уехал десять дней назад, а вот невеста в день землетрясения еще оставалась в столице. Если бы только узнать, куда они отправились! Может быть, ее возлюбленный смягчится, узнав о том, какой путь проделала ради него та, для которой есть лишь одна отрада — видеть его, слышать звук его речей… Судьба обошлась с ней сурово, все ее родные погибли во время Катаклизма. И вот теперь — безответная любовь. Если почтенные стражи помогут ей, хотя бы вспомнят: не выезжали ли в последние два дня из города конные носилки? Она будет очень благодарна…
Правда, «бедная девушка» была одета отнюдь не в лохмотья. Поэтому никто не предложил ей забыть неблагодарного и найти утешение в объятьях доблестных стражей Туллена или, паче чаяния, вознаградить их таким способом за помощь. То, что девушка предпочла страдать, но не прибегла к богопротивной ворожбе (ибо Пресветлый Сеггер порицает магию, лишающую человека свободы воли с целью иной, кроме как защита ближнего и установление истины), также возвысило Флайри в их глазах. Ясно было, что «неблагодарный» не обращал на Флайри внимания именно так, как не обращают внимания на высокородных сайрис — то есть не удостаивая их не только любви духовной, но и не снисходя до того, чтобы удовлетворить с ними мимолетные позывы плоти. Никто из собравшихся носилок не видел, но Флайри даже не пришлось обращаться снова к своему списку, чтобы найти остальных свидетелей.
— Доран! Кто на Сайгуровых третьего дня стоял?
— Дай памяти, Пресветлый… Кажется, Ваандир с Хариотом. А кто третий — не помню.
— А на Торговых?
— Погоди, не части. На Сайгуровых второй тройкой были Маресий Рыжик — он со скамейки свалился, когда трясти начало… еще Бешеный Орк и Брамир, а старшой у них — Наарий Халистер.
— Так чего ты бронтобея за хвост тянешь? Сбегай в оружейную, они сейчас там сидят!
— А если носилки через Торговые пошли?
— На Торговых третьего этот был… как его, новенький, белобрысый такой…
— Леан!
— Вот-вот. С ним Шон, который «На Здоровье» — его нынче на Флориановы поставили. Старшина у них — Сум Толстобровик. А кто третий — не помню.
— На Флориановых вчера герионова тройка стояла, — подсказал коренастый воин с роскошной курчавой шевелюрой, которую даже не пытался стянуть в хвост. — Но Герион сказал, что пойдет отсыпаться к тетке на Монетную улицу…
— Ха! Знаю я, что там у него за тетка. Мне б такую — с каждого жалования по двойному содару отстегивал бы на нужды храма.
— Кто тебе разрешит… Ладно, хватит веселиться. Кого еще ставили на Флориановы?..
Кто-то побежал в казармы. Вскоре на перекрестке собралась целая толпа. А еще чуть погодя Флайри узнала, что единственные за эти дни носилки проезжали через Сайгуровы ворота. Везли их иноходцы, один рыжий, другой гнедой, хидтунской вислоухой породы — «короткошеие и выносливые, что твой арацент». Таких лошадок мог себе позволить лишь человек весьма небедный, но при этом сами носилки выглядели неприметно. Стражник, который видел их, даже не запомнил цвет: то ли синий, то ли зеленый. Сопровождающих оказалось немного. Возница показался старшине незнакомым, но мало ли кто заезжает в столицу? Магических предметов никто с собой не вез. Что до сайрис Саамер, которая ехала в носилках, то она держалась, как и полагается высокородной даме: не то что лица не показывала, но даже полога не откинула. Всем распоряжался евнух-эрладиец. Он и подорожные показывал, и налог уплатил — правда, ровно столько, сколько полагается, ни туллом больше.
— А как он выглядел? — с замирающим сердцем спросила Флайри.
Страж только пожал плечами.
— Эрладиец — он эрладиец и есть. Волосы черные, рыжинкой отливают. Носатый… Ростом пониже меня — вот так где-то, — он провел в воздухе невидимую черту возле своего уха. — Правый глаз малость косит… или левый… Не помню, уж извините, ради Пресветлого. Толстый, лицо круглое. Бороды, сами понимаете, нет. А из особых, что называется, примет — их вроде как и не было.
После этого разговора кошелек Флайри стал заметно легче, но то, что она услышала, стоило любых денег. Про себя она отметила, что никто из стражников не удосужился расспросить ее про «неблагодарного возлюбленного». Но это и неудивительно. «Смел, как Беннед, силен, как Элвес, и красой затмевает солнце»… Самое большее, что будет к этому прибавлено — цвет волос и глаз. Просто находка для сыскных дел мастеров!
Глава шестая Сколько стоит ложь
Караванная площадь тонет в золотой дымке. В воздухе висит мелкая пыль, поднятая сотнями копыт и сапог. Звучно фыркают верблюды, ржут лошади, орут ослы. В тулленскую речь ручейком вплетается певучий эрладийский говор, причудливая вязь кандийских слов. Воистину, все дороги ведут в Туллен.
Катаклизм изменил многое. Заброшены старые тракты. Сотни лет утаптывали их копыта лошадей и верблюдов, солдатские сапоги и сандалии бродячих магов. Они помнят мерную поступь гномьих хирдов, марширующих к Туллену, чтобы присягнуть на верность императору после разгрома орков. Помнят конные пулы Мерлена Храброго, посланные усмирять варваров в Халланских горах. И помнят, как те возвращались, разбитые, и вместо вести о победе несли рассказы о мужестве товарищей, до последнего стоящих на узких горных перевалах — рассказы, что тут же становились легендами.
Здесь же много лет спустя скакали на крепких мохноногих лошадках послы йорд-каанов, потомки тех самых горных варваров, дабы знал император: тем, у кого общий враг, делить нечего. И скоро легионы Туллена снова шли в горы — чтобы очистить от орков те перевалы, где когда-то гибли под стрелами нынешних союзников их прадеды.
Они, эти заброшенные тракты, помнят первые шаги императорской гвардии, чьи наследники тысячу лет спустя топчут совсем другие дороги.
Помнят, наверно, и епископа Оссидия, провозглашенного после смерти святым миротворцем. Помнят, как ехал он в Аккению, чтобы возложить на голову короля Тиберима императорскую корону и тем самым положить конец братоубийственной войне. Ехал, наверно, по тем же дорогам, по которым триста лет назад гонцы несли в столицу весть о том, что Винбер Аккенийский, племянник недавно почившего императора Лорнбера, провозгласил себя королем, а земли свои — государством, Туллену не подвластным.
Возможно, некоторые из них помнят Туллена и Ханеранга, что вели свой народ в новые земли.
Теперь они, эти дороги, никому не нужны. Прямые, как стрела, они тянутся по безводным землям. Если найдете крепкого верблюда, привыкшего ходить по пустыне, и несколько бурдюков из шкуры болотной ящерицы — пройдите по одному из старых трактов. Хорошо, если с вами будет телохранитель, умеющий сражаться не только с людьми, но и с теми тварями, что с недавнего времени заселили Великую степь.
