– Тзаттог хочет убить меня, - пробормотала Пенна.
– Любая любовь есть убийство, - пожал плечами Хазред. - Я познал любовь и сразу же после этого познал смерть. Я знаю, о чем говорю. Полюбив, ты умираешь в возлюбленном и, в свою очередь, убиваешь его.
– Очень красиво! - хмыкнула Пенна. - Почему же я не верю тебе?
– Потому что ты испытываешь страх. Это естественно, - объяснил Хазред.
Пенна молчала. Молчал и Тзаттог. Он просто любовался девушкой и покусывал губы, мечтая о мгновении, когда познает эту нежную плоть и сольется с нею воедино. Им предстоит любовное соитие, которому не будет конца. На мгновение Пенна встретилась с ним взглядом и поразилась нежной печали, которая наполняла глаза принца-упыря. Одними губами он произнес: «Королева».
И в тот же миг Пенна поняла: у нее больше не осталось сил сопротивляться. То, о чем грезит Тзаттог, непременно сбудется, хочет того Пенна пли нет. От воли девушки больше почти ничего уже не зависело. Куда бы она ни бежала от своей судьбы, судьба неизбежно будет наступать ей на пятки. И когда бы она ни обернулась, судьба окажется у нее за спиной и встретит взгляд Пенны прямым, открытым взглядом. Так осужденного на смерть берут за плечо с коротким «пора» и ведут на плаху.
Пенна открыла рот, чтобы в последний раз возразить принцу-упырю… и в этот самый миг раздались громкие, отчаянные вопли.
Ужас Исхара пришел.
* * *
Хедд по прозвищу Шрам храпел, привалившись к стенке и нимало не заботясь о том, что десять пар глаз с ненавистью смотрели на его изуродованную физиономию. Никто из узников не поднимет руки на Шрама - это бесполезно. Убийство соглядатая никому не принесет свободы, а вот заточение после этого станет поистине мучительным: ведь стражники-хедды, совершенно очевидно, не озаботятся убрать труп.
Гирсу сидел на земле, подтянув колени к подбородку. Он был рад тому, что Пенне удалось избежать тюрьмы. Троллок не мог, конечно, в точности знать, какова участь женщин, попавших в эту яму, но не без оснований подозревал, что ни одна из узниц не избежала насилия. Ужас Исхара не слишком разборчив. Что бы там ни говорили впечатлительные эльфы о «жертвоприношениях девственниц», которые якобы практикуют троллоки, - все это сентиментальная чушь. Ужасу Исхара абсолютно безразлично, кого пожирать.
Гирсу ощущал странное беспокойство, которое мешало ему заснуть. Неоформленные мысли щекотали его сознание. Он как будто что-то знал, но потом забыл и теперь лихорадочно пытался сообразить, что такое это было… Иногда вдруг вспыхивали догадки. У него вроде бы был друг, который погиб… Но если этот друг был по-настоящему близким и действительно погиб, то почему же Гирсу никак не может вспомнить его имя? И не только имени - он и лица своего друга уже не помнил. Или же Гирсу только кажется, будто когда-то рядом с ним находилось близкое существо? Может быть, воображение разыгралось? Но, насколько знал Гирсу, с воображением у него обстояло не слишком хорошо. Как всякий воин, он не позволял себе мечтать и видеть призраков. Вот еще! Он обязан иметь ясный взгляд на вещи. А если у воина во время сражения все двоится перед глазами, да еще какая-нибудь полуоформленная греза над головой кружит - битву сразу можно считать проигранной. Точка.
Так был у Гирсу друг детства или такового вовсе не имелось?
Гирсу не знал ответа. Он поражался собственному безразличию к своей судьбе. Он закончит свои дни в сырой яме, в обществе худших представителей болотных племен. Да и сам он ничем от них не отличается - убийца, бродяга, нарушитель всех возможных законов.
Уныние овладевало троллоком, гнуло его к земле. Хотелось закопаться как можно глубже в мягкую болотную почву и исчезнуть. Перестать думать, чувствовать. Превратиться в растение - без мыслей, без забот. Как это было бы хорошо!
Растение не ведает страха смерти. Растение вообще не ведает страха…
Страх. Он выползал из всех щелей, он таился в ночной тьме, он был повсюду, и от него не существовало укрытия. Гирсу в панике огляделся по сторонам. Как будто ничего не изменилось: все та же яма, все те же блестящие в темноте глаза. И каждый готов вцепиться в глотку каждому… Тяжелое дыхание узников было единственным звуком, нарушавшим тишину.
Потом до слуха Гирсу донесся новый звук. То было еле слышное чмоканье. Внутри Гирсу все сжалось от ужаса. Чмоканье повторилось. Гирсу ни мгновения не сомневался в том, что звук ему не почудился. Нечто приближалось к решетке, закрывающей яму.
В панике Гирсу подумал о заклятиях, наложенных на решетку. Наверняка то жуткое, что движется сквозь ночь, не сумеет проникнуть в яму. Нужно только лечь на самое дно, вжаться в землю, закрыть глаза и вообще избавиться от всяких мыслей - как бы перестать существовать. И тогда чудовище пройдет мимо, не заметив Гирсу и остальных.
Троллок уже хотел было поделиться этой спасительной мыслью с остальными, но тут нечто темное нависло над самой решеткой и заслонило звезды. Мрак сделался абсолютным. Этот мрак был живым. Его смрадное дыхание достигало самого дна ямы. Он шевелился, вытягивая щупальца. Отчетливо слышалось негромкое постукивание зубов (или то были когти?) - как будто чудовище там, снаружи, выражало таким образом свое полное довольство. Затем оно опять чмокнуло.
Тело Гирсу покрылось липкой испариной. Троллока ничуть не удивляло то обстоятельство, что все его товарищи по несчастью застыли, точно камни, не в силах пошевелиться. Страх парализовал их. Всех, даже Шрама, который теперь не спал и трясся так сильно, что это ощущалось всеми обитателями ямы: все-таки хедд был довольно массивным существом.
«Решетка, - думал Гирсу, из последних сил вцепившись в надежду на заклятие. - Решетка не поддастся».
«На что ты рассчитываешь? - возразил Гирсу второй голос, и троллок не мог понять, кому принадлежал этот второй, полный скептицизма голос, ему самому или же тому забытому, неведомому другу, с которым Гирсу вроде как неустанно спорил по самым разным поводам. - О чем ты молишься, глупец? Если это пришел Ужас Исхара - а судя по всему, именно так дело и обстоит, - вы все обречены, и решетка вас не спасет. Вы предназначены ему в пищу. Вы - жертва. Троллоки не любят разводить долгие церемонии с плясками и песнопениями. Они кормят свое божество обильно и деловито. Им нет нужды выманивать Ужас Исхара из болот, завлекая его ритуалами. Ужас Исхара приходит сам».
«Но… решетка… заклятие…» - слабо возражал Гирсу сам себе. Слова звучали жалко и неубедительно, и он сам понимал это.
«Дурак! - откровенно веселился внутренний голос. Гирсу понимал, что близок к настоящей истерике, но никак не мог совладать с собой. Он готов был хохотать в голос над собственной глупостью. - Дурак! - твердил он себе. - Как ты мог поверить в существование истинного заклятия? По-твоему, хедды в состоянии овладеть настоящей магией? Посмотри на Шрама! Неужто Шрама тебе недостаточно, чтобы понять, каковы на самом деле хедды? Эти тупицы провели вас лишь потому, что вы все - еще большие тупицы! А ведь умно: будь охранниками тюрьмы троллоки, ты бы сразу заподозрил подвох. Троллоки - большие хитрецы, а хедды слывут простодушными. Обычное роковое заблуждение: чем больше мускулов, тем меньше ума. И нет ничего проще, чем пропасть, попавшись на эту удочку!»
