Книга Вирикониум, страница 154. Автор книги Майкл Джон Харрисон

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Вирикониум»

Cтраница 154

Эшлим вскипел.

— Оставьте нас в покое! — закричал он. — Отправляйтесь туда, откуда пришли, и забудьте про это место!

Но Братья лишь пуще расхохотались и убежали вниз по Клавирной Луке, рыгая, пукая и спотыкаясь о своих собачонок.

Когда эхо их шагов наконец стихло, Эшлим отправился во двор — посмотреть, что с человеком, который там лежал. Тот весь дрожал, как в лихорадке, постанывал, потом вполголоса бормотал вроде «Где я? Ох, где я?» На его теле не было никаких заметных повреждений. Одежда, измятая и покрытая белой пылью тем не менее выглядела вполне пристойно, он даже не потерял широкополую фетровую шляпу, какие последнее время вошли в моду в Высоком Городе. Однако он был не в состоянии сказать, кто он такой и как сюда попал. Когда Эшлим говорил «Если вы сможете встать…», он только хныкал и поглубже забивался в щель между мешками с цементом. Художник опустился на колени и попытался поднять незнакомца. Тот вяло сопротивлялся; его шляпа слетела, и Эшлим узрел дряблую физиономию и полные ужаса глаза Полинуса Рака.

— Во имя всего святого! Что вы здесь делаете, Рак?!

— Я заблудился, — беспомощно прошептал антрепренер и уцепился за рукав Эшлима. — Тут повсюду нищие… Постарайтесь их не дразнить.

Внезапно он снова задрожал и прошипел:

— Ливио, все эти дороги ведут в одно и то же место! Ливио, они не ведут ни-ку-да! Ливио, не бросай меня! Не бросай меня!

Тяжело дыша, опираясь на плечо Эшлима, Рак поднялся на ноги, да так и застыл с отвисшей челюстью, глядя вокруг испуганным, невидящим взором.


Ночь они провели в кафе «Люпольд» — в оцепенелой тишине, сидя на расстоянии вытянутой руки друг от друга.

Барменша замерла за оцинкованным прилавком, уставленным мелкими стеклянными тарелками с крыжовником, пропитанным лимонным джином, который вот уже тридцать лет считался здешним фирменным блюдом. Из-за двери у нее за спиной вырывались струйки пара. Когда она не обслуживала посетителей, то сидела неподвижно, сложив руки на коленях и глядя в никуда, похожая на цепную собаку у ворот. Насекомые толклись у синеватых, неровно горящих ламп, разлетались по углам и снова возвращались к лампам. Для отцов нынешнего поколения это место было сердцем Артистического квартала, центром вселенной. Теперь его стены покрылись несмываемым лаком сальной копоти, на которой выцарапывали непонятные подписи выскочки всех видов и мастей. За столиками с мраморными столешницами вместо легендарных поэтов и живописцев теперь сидели лишь мошенники да спорщики-неудачники, которые писали здесь бесконечные письма сильным мира сего.

«Карантин» — вот единственное слово, которое они знали. Они могли чувствовать его вкус у себя во рту. Они постоянно размышляли о нем, а чума серой пылью, мелкой моросью оседала у них на плечах. К Полинусу Раку вернулось прежнее остроумие, хотя его глаза оставались тусклыми и полными страха. Что с ним стряслось, до сих пор оставалось неясным. Он противоречил сам себе на каждом слове. Сначала он утверждал, что пошел в Низкий Город в одиночку, потом — что с Ливио Фонье и еще одним человеком, их общим другом, который «сбежал, как только понял, что мы затеяли». Он говорил, что они вышли в одиннадцать утра, потом стал настаивать, что точно помнит, как всю ночь провел во дворе, где Эшлим нашел его. Он сказал, что его угораздило нарваться на каких-то нищих попрошаек, от которых пришлось прятаться. А позже похвалялся, что это были члены карантинной полиции, работающие под прикрытием, и что у них был ордер на его арест.

Как бы ни обстояли дела на самом деле, ясно было одно: чумная зона пугала его и сбивала с толку.

— Деревья, здания, сточные канавы — все улицы на одно лицо, Эшлим! Мы потеряли чувство направления…

Но тут же он вспомнил об испытаниях, которые обрушились на его голову во дворе-колодце:

— Знаете, я несколько часов слушал, как эта мерзкая парочка веселится в доме. Они громили все, что попадалось под руку, и смеялись надо мной… — его передернуло. — Крик, визг! Со мной в жизни ничего хуже не случалось.

Эшлим окинул его безжалостным взглядом.

— Вы дурак, раз вообще пошли туда. Что с Ливио Фонье?

Рак отвел взгляд, некоторое время разглядывал свои жирные ручки, потом слабо улыбнулся.

— Знаю, — он вздохнул. — Знаю, это было безрассудно… Но такова моя натура. Как я могу отблагодарить вас? — он шумно отхлебнул из стакана. — Сейчас мне уже намного лучше.

Что касается Фонье, то Рак сказал лишь одно:

— Я оставался с ним до последнего, Эшлим. Но он был настроен иначе, чем я. Он был уверен, что подцепил какую-то заразу. Потом мы повернули в сторону Высокого Города и поссорились. Он ударил меня… А под конец он рыдал. Рыдал…

— Тут вы всегда будете теряться, — проговорил Эшлим, отметив про себя, что Фонье рассказал бы совершенно другую историю. — Но только ни в коем случае не поддавайтесь панике. Когда я только-только приехал сюда, но старался держаться поближе к площади Утраченного Времени. В конце концов вы привыкаете. Фонье нашел дорогу? Или мне идти его искать?

Рак вытер губы.

— Неужто Гюнтер Верлак? — он фальшиво улыбнулся кому-то в другом конце зала. — Пойду поболтаю с ним.

Больше Эшлим ничего не смог от него добиться.

Около одиннадцати они встали и вышли наружу, поеживаясь в пустоте сумерек. За соседним столиком сидел поэт Б. де В. и увлеченно писал письмо. Когда Рак и Эшлим проходили мимо, он поднял свое бледное, безобидное овечье лицо и повернулся.

— Мы никогда не сможем отсюда уйти. Никто из нас не сможет, — охотно сообщил он, словно они спрашивали его мнение.

Барменша сидела за прилавком и смотрела им вслед. Ее руки были сложены на коленях, перед ней стыла голубая чашка с шоколадом.

Эшлим проводил Рака до верхних ступеней лестницы Соляной подати. Антрепренер пожал ему руку; ему не терпелось умчаться обратно в Мюннед.

«Этому не будет конца, — напишет позже Эшлим, — особенно теперь, когда он побывал в чумной зоне».

И далее:

«У него была только одна надежда — что он заставит Одсли Кинг переделать эскизы для «Мечтающих мальчиков». Но я не думаю, что она смогла бы ему помочь, даже если бы ему удалось добраться до рю Серполе».

Сам Эшлим продолжал навещать Одсли Кинг. Однажды около полудня по ее настоянию он развел костер в маленьком саду на заднем дворе ее дома и вынес ее на улицу, чтобы она смогла полюбоваться этим зрелищем.

— Какая прелесть, — прошептала Одсли Кинг.

Ветра не было. За высокими кирпичными стенами — завешенные толстым ковром ежевики, сенны и красноватого плюща, они приглушали звуки стройки, доносящиеся со всех сторон, — воздух имел острый, совершенно восхитительный запах, а свет странным образом отдавал лимонной желтизной. Дым от костра, которым Эшлим очень гордился и воодушевленно подкармливал огонь сухими ветками ясеня и золотистыми побегами сенны, неподвижно висел над домом. Даже смешиваясь с дымом костров на стройке, он не терял того пряного, терпкого аромата, который можно почувствовать лишь осенью. Одсли Кинг с нежностью наблюдала за пламенем, чуть заметно улыбаясь каким-то воспоминаниям. Но когда Эшлим начал обрывать живые плети плюща, она с упреком заметила:

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация