Книга Вирикониум, страница 159. Автор книги Майкл Джон Харрисон

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Вирикониум»

Cтраница 159

Дверь в жилище Эммета Буффо была не заперта, из комнат тянуло сыростью. В алькове, где астроном готовил себе пищу, пахло тухлятиной. А Буффо лежал на низкой железной кровати подле умывальника, под дешевым цветным одеялом. Он был мертв. Пол вокруг усыпали объедки — казалось, бедняга два-три дня подряд ронял пищу и не находил в себе сил подобрать ее — и маленькие линзы из разноцветного матового стекла. Тело Эммета Буффо, укрытое одеялом, застыло в неловкой позе — чуть скособоченной, словно уже после смерти его свело судорогой, и он изогнулся, как насекомое. Ученый подложил тощую руку под затылок, другая свисала с кровати. Длинные пальцы с грубыми суставами касалась половицы — возможно, ему хотелось перевернуться. Он словно разом состарился. Но с этими умными, усталыми глазами, помятым небритым лицом и ушами-лопухами он выглядел таким же беззащитным, честным и нетребовательным, как при жизни.

На столе возле кровати лежало несколько листов бумаги, сплошь исписанных неразборчивым, угловатым почерком. Все записи были пронумерованы. Цифры превращали эти разрозненные заметки в какую-то безумную непрерывную последовательность, словно им предстояло стать опорными пунктами в некоем логическом обосновании.

«Никто не навестил меня за время моей болезни», — гласила одна. — «Это преступление — чинить препоны ученому, преступление, которое губит знание в зародыше!» — возмущалась другая. «Почему я никогда не мог прилично заработать?» — спрашивал сам себя Буффо — и тут же отвечал на свой вопрос: «Потому, что я никогда не пытался объяснить кому-либо, насколько важны для человечества звезды, среди которых оно когда-то могло летать».

Как долго он лежал здесь — царапая на бумаге, пока оставались силы, глядя на пятна плесени на стене, когда одолевала усталость, и проваливаясь в сон, не в состоянии остановиться, продолжая размышлять, формулировать, рационализировать?

«Я всегда должен помнить, что Искусство столь же важно, как Наука, и сдерживать свое нетерпение».

Бедный Эммет Буффо! Безразличие мира озадачивало его, но он никого не винил.

По всей комнате, разбросанные в причудливом беспорядке валялись те самые фланелевые бинты, которыми он обматывал себя, отправляясь спасать Одсли Кинг. Эшлим тупо уставился на них. Перед его мысленным взором ясно стоял Буффо. Вот он убеждает женщин на пыльной лестнице… судорожными толчками катит тачку по рю Серполе под проливным дождем… прыгает с ноги на ногу в пустой обсерватории, яростно пытаясь сорвать с головы маску лошади, которая не была лошадью. Сколько времени он ждал, что Эшлим придет и заверит его, что им ничто не угрожает?

В обсерватории царил разгром. Окна были открыты и впускали влажный холодный ветер, который срывал со стен последние из карт Буффо. Приступ болезни застал астронома за работой, заставив ухватиться за один из телескопов и опрокинуть его — а может быть, он просто разбил прибор в порыве отчаяния. На полу валялись медные трубки, и когда Эшлим подошел, чтобы осмотреть их, кусочки линз захрустели у него под ногами, точно засахаренные анемоны. Портретист протер запотевшее оконное стекло и выглянул наружу, чтобы посмотреть на Низкий Город. Но он ничего не увидел. И ничего не почувствовал. Вечерело. Казалось, ветхая оранжерея несется сквозь сумерки, точно корабль. Эшлима охватило невыносимое ощущение разразившейся катастрофы. Он знал: если Одсли Кинг вызывала в нем восторг, то Эммета Буффо он по-настоящему любил.

Эшлим склонился к окуляру одного из разбитых телескопов.

В течение секунды ему казалось, что он видит широкую белую равнину, на которой в строгом геометрическом порядке выстроились сотни каменных катафалков; их ровные ряды тянулись до самого горизонта. Неумолимый косой свет освещал их. Но прежде чем Эшлим понял, что это такое, все исчезло.

И тут в соседней комнате послышался шум.

Когда Эшлим вернулся туда, отряд карантинной полиции уже вошел в обсерваторию. Люди заполнили всю комнату. Черная униформа, очки с синими стеклами и огромные собаки на поводках… Полицейские казались бесстрашными, блестяще вышколенными и готовыми действовать без промедления. Но глаза за стеклами очков беспокойно бегали. Поспешно осмотрев тело Буффо, двое полицейских принялись поливать маслом его постельное белье, деревянные панели и стены над кроватью. Еще двое протолкались за спиной у Эшлима в обсерваторию и принялись крушить окна, чтобы проветрить помещение. Остальные стояли и, посмеиваясь, копались в белье астронома, листали его бумаги, оттаскивали собак от протухших объедков в алькове. Впрочем, они были настроены благодушно и очень удивились, увидев Эшлима.

— Что вы здесь делаете? — воскликнул художник. — Оставьте вещи в покое! Кто вас сюда прислал?

Его спокойно отвели в сторону. В подобных случаях полагается производить кремацию. По правде сказать, никакого удовольствия от этой работы они не получают.

— Ваш отец умер три дня назад, и мы не знаем, по какой причине, — сказали они. Им не удалось прийти сюда раньше — слишком много работы. — Последнее время ничто не хочет гореть. На днях одна старуха на Генриетта-Стрит загорелась только с третьего раза. А семья пекаря в нижнем конце Маргаретштрассе — с пятого. Столько времени уходит!.. Эти комнаты должны были быть опечатаны до нашего прибытия.

Они не понимали, как Эшлиму удалось проникнуть внутрь. Нельзя сказать, что они не восхищались его храбростью. Но ему здесь делать нечего.

— Он мне не отец, — глухо пробормотал Эшлим. — Зачем его сжигать? Оставьте хотя бы его работы! Послушайте, это его «внешний мозг»… это не просто библиотека…

— Все необходимо уничтожить, — терпеливо повторяли полицейские. Кажется, они приняли слова Эшлима за обычный протест человека, который только что пережил тяжелую утрату. — Видите ли, мы не знаем, отчего он умер. Альвис теперь тоже в чумной зоне. Лучше поскорее уходите, пока можно!

Чумная зона.

Несколько минут спустя Эшлим стоял на улице и смотрел на верхние этажи здания. Внезапно глухой взрыв встряхнул строение — вяло, словно нехотя, — и на мостовую градом посыпались стекла. Странное, ленивое синее пламя высунулось из верхних окон — такое бледное, что на фоне черной громады холма оно казалось прозрачным.

— Этот дом всегда находился в чумной зоне, — с горечью проговорил Эшлим. — Поэтому все наши планы пошли прахом.

Внезапно его охватил ужас: то же самое могло произойти в другом конце города, в доме Одсли Кинг: густое масло, разбитые окна, ленивое пламя. Единственный человек, который может помочь и предотвратить это — Великий Каир. И Эшлим помчался вниз по склону холма. Когда он оглянулся, странный огонь уже потерял силу. Лишь несколько неясных силуэтов темнели посреди авеню, образовав что-то вроде клубка.


Под бесцветной осенней луной Высокий Город казался холодным и ярким. Эхо собственных шагов возвращалось к Эшлиму, искаженное и приглушенное, словно долетающее откуда-то издалека.

«Мы все приложили руку к смерти Буффо, — в отчаянии думал он на бегу. — Мы все виноваты». Он сам толком не понимал, что хочет этим сказать, и не чувствовал ни малейшего облегчения.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация